Мой караван

К России все подходят разно: кто робея,
Кто любопытствуя: мол, дескать, вот она,
Анекдотическая даль… Гиперборея!
Страна величественных вихрей! Царство сна.

Кто до себя поднять (простак!) Россию хочет,
Кто, ей безбожно льстя, иронию таит.
Кто беды ей несёт (и сам же их пророчит!),
Кто покровительственно с нею говорит,

Кто – напрягая лоб, кто – в духе скверной
                                    шутки,
Кто – как с пастушкой, нежно дующей
                                 в свирель,
Кто – как с пророчицей, помешанной
                              в рассудке,
Кто – как с царицею, кто – как с рабой своей…
К ней пожинать плоды снисходят Христа
                                    ради,
Устроить «гений» свой, свой бизнес, петь,
                                 порхать…
Но редкому придёт простая мысль… пахать
На земледельчества неслыханной громаде!
(Покличь сердешного, – его и не слыхать!)

Так, стало быть, он гость? Тогда… какого сорта
Цель высмотрел пострел в столь бедственном
                                    краю?
Послушай, это мысль! – Ты узнаешь Лефорта?
Нет. И его не узнаю.

Лефорт – Кот в сапогах, маркизу Карабасу
Несущий к Рождеству игрушек ярких массу.
Метущий, кланяясь, пером нашляпным пол…
А этот не привнёс, как говорит проверка,
В морозный зимний мрак ни искры фейерверка
И пёрышком в сенцах ни разу не подмёл.

Не внёс ведь ни-че-го!
Ни в и́збу – крошки ситной,
Ни новой чёрточки в Руси вид самобытный.
Так, может быть, хоть гнев? Быть может,
                                 разъярясь
На нашу «нищету, невежественность, грязь»,
Хоть дверью хлопнул бы, и вспыльчив
                              и не мирен,
Негодованием высоким трепеща?
Но… слитком золота изрядным оттопырен –
Как раз при выходе – был край его плаща!

Вот наши судьи кто!
Вот наши кто эзопы!
Их рвенье – в грязь втоптать Руси святые
                                 тропы,
Её Историю навыворот прочесть,
С насмешкой приписать ей славу всей
                                 Европы,
Чтоб тем ловчей отнять ту, что и вправду есть!
А есть немалая!
Свой – богатырский, детский,
Благочестивый жар, свой гений есть у ней!
Что толку ей лубок приписывать немецкий
И псевдоавторство над лавкой мелочей?
Прочь, лесть безмерная!
Прочь, преувеличенье
Вещей, действительно имеющих значенье!
Льстец мало что лукав,
Льстец – нагл! За ним разбой и превышенье
                                    прав.
Нагл баснословный царь, велевший море
                                    высечь,
Но тот наглей, кто льстит волнам; кто
                                    осмеять
Их тщится… И мудрит, стремясь
                              преувеличить
То, что и так нельзя объять.

1970‑е гг.

Народ