Мой Кир Булычёв, мой Рэй Брэдбери и другие мои писатели…

Кроме редких переводов и новых публикаций отдельную ценность изданию придаёт тридцатитрёхстраничное второе предисловие, написанное Витковским. Судя по датам в конце текста – 1997–2017, – автор возвращался к работе над ним на протяжении двух десятилетий. По сути, это насыщенное не только информацией, но и яркими образами и эмоциями эссе «Бессмертный прошлогодний снег». Во-первых, Витковский по возможности рассказывает биографию Вийона, о котором осталось не так-то много достоверных фактов. Ни год рождения его точно не известен – «не раньше апреля 1431 года и не позже апреля 1432 года», – ни год смерти: «…мы вообще ничего не знаем о Вийоне после 8 января 1463 года». Во-вторых, он излагает историю знакомства с творчеством Вийона российского читателя. Оказывается, всерьёз переводить его на русский стали только в начале XX века, хотя Пушкин с его творчеством был знаком. Однако «первый опубликованный (точнее, по сей день выявленный) перевод из Вийона в России датируется 1900 годом, а выполнен Николаем Бахтиным (Новичем), скрывшимся под буквами “Пр. Б.”…». В 1913 году свой перевод «Баллады о женщинах былых времён» опубликовал Валерий Брюсов. Довольно много переводил Вийона Илья Эренбург. Приводит Витковский и комический случай, когда в 1938 году в антологии «Поэты французского Возрождения» перевод Николая Гумилёва был подписан именем… Осипа Мандельштама. Наиболее основательно Вийона стали переводить в 60-е годы. Видимо, тогда с его творчеством познакомился и Булат Окуджава, написавший песню «Молитва Франсуа Вийона». В эти времена, когда, по меткому выражению Евгения Евтушенко, «интеллигенция пела блатные песни», образ поэта-вора, неоднократно приговариваемого к смертной казни и неоднократно чудом помилованного, написавшего более десятка баллад на, как бы мы сейчас сказали, блатном жаргоне, приобрёл знаковый смысл… В-третьих, эссе Витковского невероятно поэтично само по себе. Будучи эрудитом, он привлекает самые разные пласты мировой культуры, от Катулла до современных авторов и переводчиков… Тут и Франсуа Рабле, описавший Вийона в качестве одного из героев своей книги, и Шекспир, «на роль которого претендует (пусть и без серьёзных оснований) десятка три исторических личностей», и Людовик XII, известный скорее как герой приключенческих романов, и Карл (Шарль) Орлеанский, герцог-поэт, автор строчки «От жажды умираю над ручьём», оттолкнувшись от которой было написано множество баллад участниками поэтического состязания в Блуа…

Сквозной темой в этом тексте звучит бессмертие – поэт, упоминая кого-то из своих современников или исторических персонажей, делает их бессмертными.

«Скажите, где они сейчас —
Та римлянка, прозванием Флора,
Таис, что даже без прикрас
Была художнику укора;
И нимфа Эхо, чьи озёра
Отгульчивее, чем рога?
Они упрятаны от взора,
Как прошлогодние снега…»

Ну ладно, это всё же исторические или мифологические персонажи, но Вийон вспоминает и дам попроще:

«И Бьянка, чей певучий глас
Был из русалочьего хора?
И Жанна, чей удел потряс
И землероба, и сеньора?
Аглиция, жена Винздора?
И Берта Толстая Нога?
Их смыло так же без разбора,
Как прошлогодние снега!..»

«Исчезают только те, кто не оставляет векам ни памяти о себе, ни имени, – пишет Витковский. – Даже жалкий Катуллов Равид, о котором ничего не известно, кроме того, что он, если употребить мягкий термин, “поделил” какую-то красавицу с Катуллом, – даже он бессмертен».

Особенный изыск изданию придают иллюстрации – гравюры на дереве французского постимпрессиониста Эмиля Бернара (1868–1941), сделанные им для парижского издания стихов Франсуа Вийона 1918 года.

Мы ничего не знаем о Франсуа Вийоне после 8 января 1463 года… «Но мы знаем, – заканчивает своё эссе Евгений Витковский, – что он бессмертен».

Новеллы неаполитанской Несмеяны