Мой ласковый и нежный мент

Сегодня Людмила впервые после долгого перерыва отправилась в обход вдоль границ заповедника. Но основной ее задачей был пересчет оленей в горных долинах по обе стороны хребта, на который она сейчас поднималась. Сапоги скользили по мокрой прошлогодней листве, под ней кое-где еще скрывался слой льда, а в затененных скалами местах по-прежнему лежали снежники, рыхлые и зернистые под лучами майского солнца.

Вскоре девушка оказалась на вершине, поросшей карликовой березкой и кашкарой. С двух сторон разлеглись глубокие долины, заросшие черным лесом, со скальными выступами и россыпями огромных камней. Видимость была плохой, и пришлось взбираться на соседнюю, более высокую гору. Тут было холоднее, свободнее дул морозный ветерок.

Людмила застегнула куртку, надела перчатки, натянула поглубже вязаную шапочку. Думала, что быстро начнет мерзнуть лицо, но, видно, лечение и впрямь пошло ей на пользу: почувствовала только, как кожа загорелась румянцем. При встрече Тонька сразу отметила, что подруга посвежела и, кажется, даже помолодела: на коже и пятнышка не осталось от былых безобразных рубцов и похожих на лишай следов отморожения.

Людмила шла в легкой штормовке, с рюкзаком за плечами, где лежали более теплая куртка и кусок брезента вместо палатки. На поясе висел отцовский нож в кожаных ножнах, поперек груди – карабин, на который она, тоже по-отцовски, положила руки. Походка была неторопливой, слегка пружинящей, благодаря усвоенной с детства особой горской манере, которой Алексей Ручейников научился на Кавказе, работая в одном из тамошних заповедников начальником лесной охраны, и передал дочери.

Наконец она добралась до бокового уступа, с которого хорошо просматривались обе долины. Каменная стенка с неглубокой нишей служила хорошей защитой от верхового ветра. Две крестовины, установленные впереди, образовали опору для куска брезента, ветки пихтарника усыпали пол – вышло приличное временное стойбище. Затем она легла, подняла бинокль, осмотрела обе долины и поняла, что пришла рано. Достала из рюкзака книгу и притихла над рассказами Джека Лондона.

Внутреннее чутье заставило ее через некоторое время отложить книгу в сторону и поднести бинокль к глазам. Она увидела то, что искала весь день. Среди черных, обросших бородатым мхом елей мелькали светлые тени. Это шли маралы.

Их движение нельзя было определить как переход в прямом смысле этого слова. Олени просто паслись, хотя потихоньку уходили с нижних, небезопасных долин в верхние, где было глуше и спокойнее.

Отощавшие, с белесо-желтой, клочками свалявшейся шерстью, с темными от налипшей грязи ногами, они выглядели весьма жалко. Стадо состояло из маралух, подростков и ланчуков прошлого года рождения. Ни одного рогатого самца поблизости не наблюдалось.

Вела стадо не одна маралуха, а две. Они шли впереди всех остальных, метров за пятьдесят друг от друга, и, часто оглядываясь, вытягивали тощие шеи.

Стоило им достичь хорошо обтаявшего выгрева, все стадо, как по команде, нагибалось и быстро-быстро стригло старый вейник и редкую пока зелень, кое-где показавшуюся среди мертвой травы.

Олени кружили на одном месте часа три, и за это время передвинулись выше едва ли на полкилометра.

Людмила успела не один раз пересчитать их, записала количество ланок и попыталась на глаз определить, сколько из них стельных.

Затем она перевела бинокль на долину справа.

На ближней щеке хребта метрах в ста от ее убежища паслось большое стадо рогачей, а чуть ниже застыло, вслушиваясь в какие-то подозрительные звуки, еще одно стадо маралух с молодняком, похожее на первое как две капли воды.

Людмила начала подсчитывать оленей, опасаясь, как бы они не ушли, испугавшись внезапного шума.

Семь больших и значительно более опрятных ладных маралов находились к ней ближе всех. Хотя серо-бурая шерсть их тоже выглядела не слишком чистой, но тела казались более округлыми, более упитанными. Головы они держали высоко и гордо, с горла и груди свисала зимняя бахрома. Они паслись с таким видом, словно делали одолжение и окружавшим их горным вершинам, и лесу, и похожей на свалявшийся войлок старой траве.

Вместе со взрослыми рогачами важно похаживали одиннадцать более молодых самцов.

Более часа маралы кружили среди зарослей карликовой березки и кедрового стланика, топтались па месте, потом прислушались к чему-то и не торопясь, с достоинством удалились.

А на их место осторожно начало подниматься второе стадо маралух и молоди, которое до этого паслось ниже, почти у самой реки.

Смеркалось. Силуэты оленей были уже плохо различимы. С наступлением темноты они все чаще поднимали головы, вслушиваясь в глухой ропот предвечерней тайги. Внезапно в нескольких десятках метров от Людмилиного убежища посыпались камни. Четверть секунды, одно мгновение – и все стадо, сделав решительное «налево кругом!», уже мчалось прочь от богатой травой поляны, где так хорошо паслось.

Людмила чертыхнулась, но делать было нечего.

Вспугнутые шумом бегущего сквозь заросли оленьего стада все обитатели правой долины с непостижимой быстротой покинули место, показавшееся вдруг опасным.