Мой лейтенант

И вдруг из лесу по шоссе, светя белыми точками фар, выехала первая машина, за ней — другая, третья… И вот уже все шоссе, протянувшееся по опушке, усыпано движущимися светляками.

— Хорошо идут, — сказал Федор, бросил сигарету и добавил: — Я служил действительную, знаю. Держать интервал — это надо уметь.

В самом деле, машины шли четко, на равном расстоянии друг от друга. Получалось такое впечатление, будто колонна состояла не из отдельных машин, а представляла единое целое — управляемую, подчиненную единой воле живую цепочку.

— Темно — это раз. И потом дорога, — продолжал объяснения Федор. — Маленькая кочка или рытвина… Тут все надо учитывать.

— Прекрасно идут, — сказала Зинаида Трофимовна, провожая глазами движущуюся колонну. — Молодцы.

Пунктиры огней терялись за холмом справа, но гул моторов не уменьшался, бронетранспортеры на скорости выезжали из лесу.

— А то бывает, что и в темноте идут, без всяких фар, — сообщил со вздохом Федор, видимо, вспоминая свою службу в армии. — Инфракрасный луч помогает… Бывало, танк мчится ночью на полигоне… Даже жуть берет.

Сизова улыбнулась. Сколько лет прошло — привыкла она к городку. И гул моторов никогда не мешал ей. Более того, сейчас этот гул был даже приятен ей, он сообщал, что жители городка возвращаются домой, что дело, ради которого они покидали свои квартиры, сделано.

Вот уж и нет огней на шоссе, оборвался огненный пунктир, и теперь за машинами следовала тьма. И гул моторов стал отдаляться. Все произошло столь неожиданно и быстро, что Сизовой стало вдруг грустно.

— Поедем и мы, Федор, — сказала она. — Чего стоять…

Федор открыл дверцу, включил фары, потом молча обошел машину, постукал по скатам и, только проделав эту процедуру, сел за руль.

Вокруг было темно как ночью.

ЧАСТЬ 2

ГЛАВА ПЕРВАЯ

После десятидневного ненастья снова пришла солнечная, ясная погода. Конец сентября выдался сухой. По утрам стояли легкие холода, земля на дорогах гулко постукивала под ногами, а к полудню солнце набирало силу, прогревало землю, и тогда вдруг пахло ушедшим летом и жарой.

Возвратившись с учений, полк несколько дней приводил себя в порядок. Люди ходили в баню, скребли и чистили в казармах, производили уборку на улице — на дорожках, на плацу, в скверах, — проверялось и чистилось оружие, в железобетонных боксах механики вместе с водителями копались в моторах бронированных машин, гулко визжала под резцом сталь и трещала электросварка в механической мастерской, лоснилась от свежей краски арка при въезде в городок. Все хозяйственные потребности и нужды были четко установлены, разбиты по категориям, и на них сейчас, после учений, шло массированное наступление в полку — с фронта, с тыла, с флангов.

Колотов в эти дни стал совершенно своим человеком в роте. Способствовало этому в немалой степени то обстоятельство, что он жил в казарме, облюбовав себе место для отдыха в каптерке у старшины Роговика. Вместе с солдатами вставал, обедал и завтракал в столовой, участвовал в распределении людей на работы и изо всех сил старался быть полезным на этих работах и был рад, когда старшина Роговик, появлявшийся за пятнадцать минут до подъема в казарме, советовался с ним, что лучше и как сделать, и просил лейтенанта помочь и проследить: «Уж вы, товарищ лейтенант, пожалуйста!», «На вас надежда, товарищ лейтенант!». Когда бы Колотов раньше мог подумать, что все эти слова могут привести его в такое прекрасное настроение.

Генеральная чистка, приведение в порядок оружия и боевой техники закончились, и началась повседневная армейская жизнь, тот размеренный, наполненный учебой и тренировками ритм, занимавший время с утра до вечера. Вскоре Колотов переехал из каптерки в поселок Лужаны на ту самую квартиру к бабушке Настасье, которую подыскала ему Сизова. Квартира была отличная — в его распоряжении оказался почти весь дом.

1 октября, в воскресенье, Колотов с утра слушал радио, как слушал его и в предыдущие дни, когда было получено известие о советской автоматической станции, доставившей лунный грунт на землю. Он был взволнован этим событием необычайно. Накануне вечером долго ходил около дома и посматривал на луну, которая то и дело обозначалась за плывущими облаками, и сам себе удивлялся: столько раз уж видел эту луну — и поверить не мог, что теперь есть такой аппарат, который может слетать туда и обратно. Конечно, он верил, но было в душе такое чувство, будто все это фантастика и сказка, и никак он не мог еще свыкнуться с мыслью, что аппарат такой есть, что из привычной фантастики он вступил в жизнь.