Мой лейтенант

«25 сент. Сержант Аникеев наказал Илюшечкина за пререкания. При этом так вспылил, что я не ожидал. Обычно такой выдержанный.

Рядовой Наумов работал в штабе. Позвонил ПНШ, сказал, что очень хорошо работал, надо вынести благодарность. Наумов выслушал без всякого восторга. Очень угрюмый парень. Редко улыбается.

26 сент. Случайно услышал разговор. Лавриненко выговаривал Илюшечкину: «Как ты живешь? Ты ничем не интересуешься. Даже газет не читаешь. Живешь, как трава».

Рядовой Беляков убирал территорию в разных местах. Три раза докладывал о выполнении задания. Очень любит докладывать.

Рядовой Илюшечкин, когда было личное время, слонялся целый час из угла в угол. Подойдет к зеркалу, почешет челку, попьет воды из бачка, спросит у дневального, сколько градусов обещали по радио, и снова идет к зеркалу, чтобы в пятнадцатый раз почесать свою челку.

28 сент. Случайно услышал разговор Саруханова со Скворцовым. О стихах. Рядовой Скворцов объяснял свою точку зрения: «Некоторые стихи читаешь и заучиваешь для души. Я Пушкина два раза почитаю и уж знаю наизусть. А вот некоторые не могу».

29 сент. Гаврилова с Наумовым старшина назначил работать в оружейную комнату. Пришел проверить через два часа: работает лишь угрюмец Наумов. «А где Гаврилов?» — «Отпросился поиграть в футбол». — «Зачем же ты его отпустил?» — «Не отпустил бы — все равно ушел бы. Футболист».

Колотов захлопнул тетрадь и стал ходить по комнате. Что-то в этих кратких заметках, сделанных им с целью изучения людей, взволновало его — он и сам не мог понять что. «У каждого человека есть своя особая внутренняя жизнь, и надо умело, без насилия включить эту жизнь в общее дело. — Он тут же понял, что пытается составить схему, которая никому не нужна. — А то, что у каждого есть такая внутренняя жизнь — это очень хорошо, — подумал он позже. — Пусть будет еще богаче, еще выше эта жизнь, и никто другой, как я, должен всеми силами помогать и способствовать этому. Вот так». Он снова сел за стол и наконец-то принялся за конспекты.

ГЛАВА ВТОРАЯ

В ротной канцелярии однажды утром Колотов увидал смуглолицего старшего лейтенанта в щегольски подогнанной гимнастерке и аккуратных наглаженных брюках. С дружеской непосредственностью он встал навстречу и протянул руку:

— Варганов, замполит роты.

— Здравствуйте!

Колотов присел к столу. Он еще ранее слышал, что замполит лежит в госпитале после аппендицита. Значит, выписался, приступил к своим обязанностям.

За дверью ротной канцелярии слышались торопливые шаги дневального. Донесся голос старшины Роговика: «Дежурный! Позовите ко мне дежурного!»

— Ну, как идут дела? — спросил Варганов, продолжая дружелюбно разглядывать Колотова. — Слышал, слышал, что вам пришлось сразу с корабля на бал. — Он как бы сделал ударение на последнем слове, как бы тоном, интонацией и глазами говоря: «Все знаю: про учения, что пришлось в атаку взвод водить, с людьми знакомиться на ходу, на хозяйственных работах отдуваться. Знаю и одобряю». — Как взвод показался вам?

— Ребята хорошие.

— Хорошие ребята, — подтвердил с горячностью Варганов, продолжая с тем же дружелюбием вглядываться в глаза Колотова. — Я был уверен, что они понравятся вам.

— Теперь дело за немногим, — сказал Колотов, краснея заранее от своей откровенности и доверия, которое внушил ему с первых минут замполит. — Дело за тем, чтобы и я понравился взводу. — Он смешался, посчитав, что выразился неудачно, и торопливо добавил: — Чтобы я стал хорошим командиром.