Мой Ленинградский горный. Табошар урановый

Сев с бригадиром-возничим на скамейку телеги впереди,
Я сказал знакомо: «Но!» – трусцой лошадка побежала.
Практиканты все уж далеко ушли, и ехали сперва одни,
Но по пути мы подбирали их – и полная телега вскоре стала.

Минут через пятнадцать на телеге нашей по дороге тряски

После леса появилось вдруг с турнепсом поле,
Оно огромно, и будто окрашено всего в две краски:
Где собрано – чернотой покрыто, но зелени намного боле.

«Приехали», – соскочив с телеги, нам бригадир сказал.

За ним и мы, а Николай Иванович там нас уж ждал
И поочередно ведра, ножи и вилы нам раздал.
Девушки турнепс копали и ботву с них обрезали.

Парни в ведра его грузили и в телегу мне таскали,

Стегнув лошадь, уезжал, когда ее с верхом нагружали,
А в колхозе у амбара меня однокурсники-ребята ждали.
Снова в вёдра – и турнепсом закрома там заполняли.

С утра копать турнепс полны энтузиазма были,

Смех повсюду раздавался, а некоторые и песни пели,
К полудню уж друг с другом неохотно говорили,
А к вечеру, обалделые, на ведрах молча все сидели.

Команда на окончание работы еще не была дана,

Ее с нетерпением ожидая, все потихоньку сачковали,
А как только бригадиром была озвучена она,
И откуда силы вдруг взялись, быстро собираться стали.

А через несколько минут, друг на друга посмотрев,

Смехом прыснули сперва, а затем заржали:
Все в грязи, места чистого на одежде, рожах нет,
И от смеха, или уставши были, все упали – ноги не держали.

Но быстро встали, есть охота, в животе урчало.

Инвентарь собрали и на телегу все сгрузили,
Девушки ко мне подсели, трусцой лошадка побежала,
И через полчаса голодные и мокрые на базе были,
Потихоньку и остальные вслед за нами подходили.

Все в барак, а мне в колхоз за ужином ехать надо.

Погрузив засветло термосы с экологически чистою едой,
Уж возвращались в темноте мимо кладбища обратно,
И от страха галопом мчался по той дороге я домой.

А вот и проблески света появились по курсу впереди,

Лошадь радостно заржала и стала медленно идти,
А ту еду, что привезли, практиканты быстренько смели
И, попрощавшись со всеми, спать в барак все побрели.
А я лошадь рассупонил, и вместе с ней к ручью пошли.

Подождав, когда она воды напьется из холодного ручья,

Стреножив и коркой хлеба угостив, отпустил на поле до утра,
И с чувством исполненного долга спать к себе пошел и я,
А перед тем, как лечь в постель, подкинул в огонь печи дрова.

Раненько с утра бригадир уж разбудил меня,

Сказав, что лошадь в телегу надо запрягать,
И к завтраку из колхоза чтоб молоко привез бы я.
Еще все спали, а мне одному чуть свет вставать.

Встал неохотно на холодный пол с постели и оделся,

В ручье умыв лицо, лошадку ту окрест пошел искать,
Через полчаса ее увидел лежащей на лугу – на солнце грелась.
Сняв путы, надев узду и на спину взобравшись, пустился вскачь.

Увидел вскоре базу и наших девушек, стоящих у ручья,

Решил покрасоваться перед ними, лихой какой наездник я.
Ударил в бока лошади ногами, и она быстро поскакала.
Но вдруг, замедлив ход, совсем рядом с ними встала
И, хвост задрав, что за ночь съела, выдавать наружу стала.

А я, сидя верхом на ней, весь до пяток покраснел,

Бил плеткой и ногами; она, до конца не сделав дело, все стояла.
Девушки чертыхались, вытирались, а я глаза поднять не смел,
И скорей от них – не получилось в то утро из меня гусара,
Но на лошадь недолго дулся, хотя мне в душу она и наплевала.

Доставил молоко я из колхоза, съел завтрак и опять

Турнепс с утра и до обеда на том же поле убирать.
Уставшие, уж поздно вечером в барак мы возвращались,
А наступало воскресенье – в колхозной бане отмывались.
Мужской там день через неделю, и его не пропускать старались.

Воскресенье было днем одним, свободным от работы,

В Стране Советов до 7 марта 1967 года.
А после этой даты днем отдыха стала и суббота.
Но не наступил еще тот год – и у нас работа.

В одно из воскресений сходить в кино решили,

По окончании его танцы будут в том же зале.
Когда закончилось оно, взрослые домой поуходили,
А молодые в зале том остались и начала танцев ждали.

Местные из села ребята, что делать, знали,

Ряды стульев к стенкам все сдвигали,
Для танцев зал после кино освобождали,
А мы в сторонке скромненько стояли.

И только с пластинками радиола зазвучала,

Танцующими парами стала заполняться зала.
И наши от местных отставать не стали,
Своих и сельских девушек на танцы приглашали.

А наш красавец-однокурсник Богаткин Валентин

С одной из сельских девушек раз за разом танцевал,
Не зная, что уж местный парень с ней давно ходил,
И тот, глядя на танцующих сердито, что-то пацанам своим шептал.

В конце тех танцев они потихоньку уходить из зала стали,

И мы за ними: две девушки и нас парней всего лишь пять.
А на улице нас с кольями уж те ребята ждали,
И теперь уж нам решать: драться или назад скорей бежать?