Мой летний эротический роман

Мы поднимаемся на двадцать второй этаж в кафе. Здесь я покупаю «с собой» боссу американо, себе латте на кокосовом молоке — люблю этот вкус. Со стаканчиками кофе мы поднимаемся по лестнице на этаж выше — на открытую смотровую площадку.

Босс присвистывает:

— Красиво! А с земли закат почти не был виден.

— Да, такой лайфхак, — говорю я тоном прожженного экскурсовода.

Рельеф городских крыш, будто облитый тонким слоем оранжево-красного сиропа, действительно впечатляет.

Я видела сотни пылающих закатов, но каждый раз чувствую что-то особенное, будто совершается таинство. Украдкой смотрю на босса. Испытывает ли он что-то подобное?

Закат мягко подсвечивает его лицо, мой город отражается в его солнцезащитных очках. Это тоже очень красиво. Я словно уже видела похожее… Во сне. Мы с Мэттом сидели на крыше многоэтажки, свесив ноги, так же о чем-то беззаботно болтали, и мне с ним было так же легко.

Тогда между Мэттом и Матвеем была настолько широкая пропасть, что мне и в голову не приходило их сравнивать. А сейчас я тайком поглядываю на мужчину, вдохновленно рассматривающего закат, и не сразу могу понять, Матвей это или Мэтт.

Он отхлебывает кофе:

— О, без сахара!

— И, что важнее, без соли, — парирую я.

Босс улыбается.

— Я и не представлял, в какой опасности находился у тебя дома. — Протягивает стаканчик. — За встречу?

— За встречу, Мэтт! — говорю я и спохватываюсь. — То есть босс.

Он чуть склоняет голову.

— Я не против Мэтта. Тем более, так друзья звали меня в юности. В любом случае, это лучше, чем босс или Матвей Игнатович. Не хочу сейчас чувствовать себя твоим начальником.

— Буду называть вас Матвей, — говорю я, пробуя его имя на язык. Мне нравится.

Мы легонько чокаемся и отпиваем кофе, глядя друг другу в глаза. Случайно так совпало. Отвожу взгляд, но ощущение соприкосновения уже не сотрешь.

— Как же у вас здесь спокойно… — говорит босс.

С ним сложно не согласиться. Даже сейчас на площадке так мало людей, что кажется, будто мы наедине.

— И чисто.

Слизываю пенку с губ.

Босс бросает взгляд сначала на мои губы, потом вопросительно смотрит мне в глаза.

— Туристы всегда говорят, что у нас чистые улицы, — поясняю я. — Даже в спальных районах.

— Ну да. Такой миниатюрный, тихий, чистый город с европейским оттенком. Знаешь, он очень тебе подходит.

Я задумываюсь над его словами и не сразу осознаю, что мы снова соприкоснулись взглядами. Делаю вид, что меня очень заинтересовали голуби, стайкой парящие под нами.

— Интересное наблюдение, — говорит босс. — Когда читаешь о таком в рукописях, думаешь, как банально! А когда переживаешь сам, кажется, никто подобного в жизни еще не испытывал.

— О чем вы… Матвей? — Едва не сказала «босс».

— Да так, ни о чем. — Он отворачивается и склоняется над биноклем, который больше похож на подзорную трубу. — А это ваш пресловутый проспект Независимости? Я слышал, он претендует на включение в список всемирного наследия ЮНЕСКО.

— Когда-то он назывался проспектом Франциска Скорины. Мне как писательнице это название нравилось больше.

— Мне как книгопечатнику тоже.

Он поворачивается ко мне, и я снова теряюсь. Мы словно подростки. Я так уж точно. Это все вкусный кофе, закат и прекрасный вид на город. Любую девушку собьет с толку.

— Проспект построен в стиле сталинского ампира, но романтичное в этом только название. Так что туда мы не пойдем. У нас другой маршрут.

Чувствую себя, как экскурсовод из «Заповедника» Довлатова, который не знал, как связать два выставочных зала и говорил: «Что-то здесь тесно, пройдемте дальше.»

Мы снова едем в лифте. В этот раз не наедине: людей набивается много, но от этого не проще. Я забиваюсь в угол, босс нависает надо мной, отгородив рукой от мужичка сельского вида с пивным животом.

В метро при торможении меня едва не сбивает женщина, босс подхватывает меня, и тогда я понимаю, что он имел в виду, когда на обзорной площадке говорил о банальностях. Оказаться в сильных руках мужчины — банальность в кубе, но, черт побери, как это волнительно и приятно.

Просто один вечер. Мне надо его пережить.

Мы выходим на «Октябрьской» и идем к Верхнему городу. Мне нравится настроение Матвея — все его забавляет.

— «Музей ката», — смеется он, аж плечи дергаются.

— И что здесь смешного?

— Ката! А не ко-та, — босс выделяет букву «о».

— Это слово написано по-белорусски, а в белорусском языке буква «о» всегда под ударением. Без ударения получилось бы совсем другое слово.

Мы пьем по коктейлю в одном из баров на улице Зыбицкой. Матвею интересно, откуда взялось такое странное название. Объясняю: оно произошло от слова «зыбкий», то есть, болотистый. В девятнадцатом веке низкий берег Свислочи часто подтапливался, пути размывало, и здесь застревали конки.

Мы усердно трем «Ухо желаний» в человеческий рост на Революционной. На Комсомольской делаем романтические фото в одном из уютных двориков, утопающих в цветах. Женщина, которую босс попросил нас сфотографировать, подходит к процессу творчески. Просит нас позировать то так, то этак. А потом оказывается, что я стою спиной к боссу, его правая рука на моем бедре.