Мой любимый герцог

Вчера до нас дошли крайне неприятные известия о тебе. Утром мы получили письмо от анонимного доброжелателя. Бумага и конверт были плотными и дорогими, а почерк – чрезвычайно элегантным, но содержание было возмутительным – мне любезно советовали «спасти тебя от себя самой», как выразился автор, поскольку, похоже, ты попала в неподобающую компанию. Нам сообщили о твоем участии в политических акциях, об аресте полиции и даже о пребывании в тюрьме! Кроме того, автор обеспокоен тем, что ты общаешься с неженатыми джентльменами…

– Боже милостивый! – воскликнула Аннабель и вскочила на ноги.

– Что случилось? – спросила Хэтти.

– Он знает… – Откуда он мог узнать?

…Если бы бумага и почерк автора послания не выдавали его высокого положения, я бы решил, что это дурная шутка. Как бы то ни было, я глубоко обеспокоен этими известиями, чрезвычайно обеспокоен. Я неоднократно предупреждал тебя об опасностях высшего образования. Теперь мне совершенно ясно – ты катишься в пропасть, навстречу собственной гибели, и мы оба знаем, что это происходит не впервые, не так ли?

Рано или поздно о твоем безрассудстве и порочности станет известно всему Чорливуду или, что еще хуже, хозяину поместья, ибо о твоем поведении в респектабельном обществе судачат уже сейчас. Так вот какова твоя благодарность за то, что я кормил тебя, дал кров и доверил заботу о моих пятерых детях!

Как благочестивый семьянин и служитель англиканской церкви я обязан подавать пример прихожанам и избегать общества людей, запятнавших себя позором. Поэтому прошу тебя не появляться в Чорливуде в ближайшем будущем.

С большим разочарованием,

Гилберт

Рука Аннабель, державшая письмо, бессильно упала на стол.

– Так. Похоже, «возвращение к родственникам» я могу вычеркнуть из списка.

Аннабель начала бесцельно бродить по комнате, а подруги столпились вокруг письма, однако их возмущенные возгласы были слабым утешением.

– Письмо, – пробормотала она. – Пять лет, и вот теперь он отпускает меня письмом.

– Как мерзко, – возмутилась Хэтти. – Он всегда такой?

– Все к лучшему, – сказала Люси. – Выходит, ты правильно поступила, избавившись от Монтгомери, раз за вполне разумный отказ он отплатил тебе таким образом.

– Монтгомери? – Слова застряли у нее в горле. – Ты думаешь, это он… написал моему кузену?

– Ну а кто же еще?

Только не он! Он не мог!

– Он никогда бы не опустился до такой низости.

– Но ведь твой кузен упоминает первоклассные бумагу, конверт и элегантный почерк, – заметила Люси.

– Я знаю, знаю. Но ведь кто угодно мог написать. Даже кто-нибудь из суфражисток.

– Ну-у, им-то какой резон?

Аннабель прижала ладони к вискам.

– Не знаю. А каким образом слухи дошли до Оксфорда? И вряд ли Монтгомери стал бы упоминать в кляузе самого себя, так что, полагаю, кто-то еще был в курсе.

– Но кто? – спросила Катриона. – Кто же не поленился написать твоему кузену?

Только не Себастьян. Даже учитывая, что она смертельно обидела его и для него не составило бы труда найти адрес Гилберта.

Воздух в гостиной внезапно показался ей густым, как туман.

– Пойду прогуляюсь, – пробормотала Аннабель и направилась к двери, только бы не слышать, как подруги повторяют его имя.

Карета остановилась перед элегантным фасадом Лингхэм-хауса. Себастьяна не удивило, что Кэролайн не вышла ему навстречу. Он уведомил ее о своем посещении достаточно официально, с помощью визитной карточки, поэтому она столь же официально дожидалась его в гостиной. Как всегда, в полном соответствии с протоколом, в этом вся Кэролайн. К тому же, возможно, она понимала, что в конце концов он сложит два и два и выяснит, кто именно поведал королеве о его визите в Миллбанк и навлек на него гнев ее величества. Как будто соблюдение формальностей могло что-то изменить и помешать ему высказать то, что он думает.

Монтгомери не сразу догадался, что это ее рук дело, ведь он ударился головой и потерял женщину, которую любил. Однако, переговорив со своим осведомителем, больше не сомневался.

Чего он не знал, так это почему Кэролайн так поступила.

Леди Лингхэм сидела на французском диване и наблюдала за герцогом, глядя поверх своей чашки. Ее глаза были такого же приятно голубого холодного цвета, как послеполуденное небо за окнами у нее за спиной.

Монтгомери поерзал на стуле. Хоть влажная земля и была мягкой, его ноги совсем недавно испытали на себе внушительный вес взрослой андалузской лошади.

– Сегодня утром я прочитала, что, по опросам общественного мнения, Гладстон снова вырвался вперед, – сказала Кэролайн. – Как по-твоему, смог бы ты его обойти?

– Смог бы, – ответил он, – если бы королева приказала Дизраэли следовать моим рекомендациям. Но в настоящее время она затаила на меня обиду. Личную.

Ее лоб слегка нахмурился.

– Как странно. Ее величество исключительно разумная особа. Разве не поставила бы она победу тори выше любых личных обид?

Монтгомери пожал плечами.

– Похоже, она считает мои идеи оппортунизмом.

Тень сожаления промелькнула на умном лице Кэролайн.