Мой лучший друг

— Да нет же, говорю тебе… — разве я мог рассказать ей о звонке. И она поняла, сделала вид, что поверила. Коснувшись губами моей небритой щеки, она застучала каблучками по паркету. А у меня как-то странно сжалось сердце, как будто она уходила навсегда, маленькая женщина, которой я, в сущности, изломал жизнь. Встреться ей не моряк, а земной человек, как прекрасно было бы ей глядеть на мир, каждый день видеть семью в сборе и не знать этих тягостных ночей, в которых под вой ветра растет и растет тревога…

Я глядел, выйдя на крыльцо под навес, как она стояла, заштрихованная дождем, и выглядывала автобус.

И когда он, взрыв лужу, подошел, она оглянулась, увидела меня и махнула рукой.

Если бы автобус не отошел, я бы, кажется, не удержался и кинулся к ней и не пустил бы ее ни на какую работу.

Мне хотелось быть сегодня возле нее, которая, знаю, сильней и мужественней меня…

Жизнь есть жизнь. Странный телефонный звонок забылся, вытесненный сотнями других звонков о Петях и Васях. Не то чтоб забылся совсем, просто отступил в глубь памяти так же, как и сам «Безымянный».

Я по-прежнему сутки дежурил, двое отдыхал. В дни отдыха я отлеживал бока, читал все, что попадет под руку, смотрел от начала до конца все телепередачи, достойно отмечал праздники по календарю, а также знаменательные даты своих приятелей и друзей жены.

Но зимой мне однажды опять выпало дежурство в циклон. Ветер. Снег. Свету божьего не видать. Напарник, уже третий по счету, но из таких же штрафников, как первый, ушел ужинать в «Прибой». Я обещал не запирать двери. Знаю: он заявится под утро. После «Прибоя» пойдет на какой-нибудь корабль «добирать» — ведь всегда найдется кореш с одного из кораблей, которые стоят у причала.

Сам себе я напоминал тяжелобольного в палате. Те, кто пришел даже позже тебя, уже выписались, а ты лежишь и лежишь… Самое страшное, что я, кажется, стал привыкать. «Может, меня скоро совсем не потянет в море?» — спросил я себя. И, конечно, возмутился: «Как это не потянет?» Но прежней боли в душе не ощутил, и мне сделалось тревожно.

Невесело размышляя над собственной судьбой, я поужинал и улегся с книжкой на диван. Я пытался читать, но какое-то беспокойство угнетало меня. Я не мог понять, откуда взялось оно. На флоте полный порядок: промысловики ушли в лед, все до единого, на переходе никого нет. Ворота в бухту на запоре. И дома никто не болен.

Но что-то все-таки не давало мне покоя. Наверно, у каждого так бывает, когда подчас интуитивно чувствуешь приближение чего-то неожиданного. Но сколько я ни пытался разобраться в состоянии, овладевшем мной, ничего не получалось. Единственная проблема, как я доберусь домой. В зимние циклоны со снегопадами движение в городе останавливается на несколько дней. Но это не волновало меня, авось, доберусь.

Те, кому позарез необходимо, как-то умудряются приходить на работу и уходить домой, как бы ни заносило улицы кипящим снегом.

И вот в это самое время, когда я усиленно копался в себе, зазвонил телефон. Я вздрогнул. И почему-то вспомнил Авинову. Почему именно она пришла на ум, объяснить не сумею.

— Скажите, когда возвращается «Безымянный?» — услышал я ее голос, смиренный и просящий, врезавшийся в память с первого разговора.

— Здравствуйте, Авинова, — сказал я. — Ну вот и опять ничего утешительного не могу сообщить… — я перевел дух. — А как вы поживаете?

— Жду Павлика, — оживилась она, довольная, видимо, что я узнал ее. — А я вас тоже узнала. У вас добрый голос, и вы не обманете меня.

Я вздохнул. Милая, несчастная женщина, так ждущая своего Павлика.

— Скажите, — спросил я, — а как часто вы звоните сюда?

— Это погода, ветер… От них раскалывается голова, и странно, я все забываю. Только одно помню: Павлик должен прийти…

— А как работа?

— В пургу можно не ходить. Я ведь бухгалтер. Ничего не случится с моими бумажками…

Она устала от одиночества и, уловив в моем голосе сочувственные нотки, захотела выговориться.

— Обо мне заботятся. Чуть намек на циклон, наши женщины отправляют меня домой. Если спешная работа, за меня делают. Такие внимательные… А знаете, сегодня сам Иван Иваныч дал свою машину, чтоб меня отвезти. Я отказывалась. Но он сказал, что вдруг меня дома ждут. Он такой добрый и понимающий…

Я закусил губу и судорожно глотнул. Что-то поднялось в горле и сдавило так, что не продохнуть.

— Знаете, мы с Павликом скоро купим машину. Я записалась на очередь. И мне сказали: года через три очередь подойдет. Мы как раз накопим денег. У нас будет большой отпуск. И махнем мы на машине через всю страну…

Авинова говорила, а я отрешенно слушал ее и поддакивал, и передо мной вновь вставал тот февральский циклон. Год прошел с того времени.