Мой лучший друг

Старпом тоже не отдыхал перед вахтой. Он появился в расстегнутой белой рубашке, в распахнутом полушубке. Второй штурман сдал ему вахту и, счастливый, закатился праздновать. А старпом взял мегафон и вышел на крыло мостика следить за швартовкой.

— Ох и зыбайло! — воскликнул он и поежился.

В окно было видно, как, точно ванек-встанек, резко валяло траулеры с боку на бок; было слышно, как скрипели огромные резиновые кранцы, когда волна наваливала кораблик на борт «Чукотки».

Противно ныли антенны. Палубу «Чукотки» то и дело заливало красным светом: это над нашим бортом высовывались клотиковые фонари траулеров, вскинутых подкатившей волной. Далеко внизу рыбацкие кораблики, глубоко сидевшие в воде, не успевали отыгрываться на волне, и их то и дело заливало. Под светом прожекторов было видно, как от носа к средней надстройке ходила, клубясь, вода и не успевала выливаться в шпигаты.

Видимо, как ни торопись, всех принять не удастся.

В рубку ввалился Палагин.

— Может, хватит? — он шумно втянул воздух расхлюпавшимся носом, похлопал себя по карманам и спросил тихонько: — Закурить найдется?

Я протянул ему пачку.

Старпом поглядел на палубу, озаряемую красным тревожным светом. И, убей меня бог, если я уже не знал, что он не согласится с боцманом. Вот уже четвертый месяц я здесь и ни разу не слышал, чтобы мнения у них совпадали. И точно.

— Пока будем принимать, а то хай подымут.

Боцман пристально поглядел на Синельникова. Тот недовольно передернул плечами.

— Ну, давай, давай, раскурился… Отгоняй «Сокола». А потом сразу же гони «Альбатроса». Да гляди, чтоб никто за борт не сыграл.

Синельников взял микрофон.

— Кто там за «Соколом» — подходите! — объявил он.

— Как бы не наломать дров, — пробурчал Палагин и, запахнув плотней короткие полы стеганки, ушел на палубу.

Видно было, как на «Альбатрос» поплыла, раскачиваясь, железная сетка, и в ней, крепко ухватившись за строп, гроздью висели матросы. Сетка рывками спускалась вниз и села на палубу неудачно. Траулер начал вздыматься. Лебедчик не успел остановить сетку, и она тяжело шлепнулась на палубу.

Старпом перевел дух, когда увидел, что никто не пострадал. Парни живехонько вскочили и кинулись в среднюю надстройку, потому что нос траулера уже зарылся в волну, и вода с полубака раскатывалась по палубе.

«Альбатрос» отошел.

И пока возились по левому борту со швартовыми концами, с правой стороны раздался удар. Что-то затрещало. Синельникова как ветром выдуло наружу, а я в распахнутую дверь увидел, что от «Чукотки» отваливался «Сокол»: из-под его днища вырвались кранцы, и швартовые концы в руку толщиной, напрягаясь, зазвенели струнами.

Капитан «Сокола» с крыла мостика растерянно глядел на помятые шлюпки, которые завалило далеко назад.

Боцман скинул на борт швартовый конец, просигналил парням на корму, чтоб и там освободили кнехты, и, перегнувшись через борт, заорал:

— Уходите!

Траулер медленно прошел мимо «Чукотки», подпрыгивая на волнах.

— Все в норме. Не беспокойтесь, Павел Петрович, — ожил радиотелефон.

В рубке старпом торопливо пыхал сигаретой и как заводной метался от одной двери к другой.

— Все в норме… — бормотал он и взглядывал в окно на траулер. — А может, у него корпус того… И надо же, из-за каких-то паршивых елок…

Появился боцман. Сумрачно привалился к радиотелефону, уставился в окно. А траулер развернулся и начал новый заход на швартовку.

— Гляди! — изумился Палагин. — Неймется…

Старпом взглянул в окно и подбежал к радиотелефону.

— Не подходите! — закричал он. — «Сокол» не подходите! Швартовать не будем. Лучше осмотрите корпус. Нет ли течи…

На траулере басовитый голос взвыл от досады:

— А елку-то, елку!.. Сами бал, поди, справляете, а тут хоть пропади…

II. ПАЛАГИН

Дальневосточные моря меня притягивали с детства, и потому после училища я выбрал Камчатку. Дальневосточные корабли я встречал в Одессе, говорил с тамошними парнями, попадались среди них и мои однокашники. Они повидали белый свет, большую воду и теперь с иронией оглядывали черноморских мореманов, в которых больше форса, чем морячества.

На юге шторм в семь баллов — событие. А в дальневосточных морях, говорили парни, при семи баллах еще продолжали тралить, умудрялись швартоваться, сдавать рыбу, словом, делать обычную работу.

Получив направление, я не поехал в отпуск домой, а взял билет до Владивостока: не терпелось скорей уйти в плавание.

Из Владивостока на Камчатку корабль пришел дождливой ночью. Пассажиры торопливой толпой пробежали под светом прожекторов на пирсе и скрылись в темноте.

Я остался ждать утра. В иллюминатор сквозь прозрачную завесу дождя виднелись редкие фонари на высокой набережной. Я вдыхал камчатский воздух, влажный и теплый, вглядывался в ночь. И никак не мог заставить себя уснуть. Завтра увижу город, самый восточный в стране, город, вставший только затем, чтобы отправлять, ждать и встречать корабли. Петропавловск… Он и назван-то в честь пакетботов Беринга — «Святой Петр» и «Святой Павел».

Завтра у меня появится корабль, мой дом и мой мир. Я так долго шел к этому дню — из самого детства…