Мой мальчик, это я…

Ко мне обратились с вопросом, я принялся было отвечать посиживая, но меня вздернули: встань! Я встал, страху не было. Вопросы носили условный характер: надо было услышать мой голос, соблюсти ритуал. «Раньше возникал вопрос о вступлении в партию?» — «Не возникал». — «Почему, так долго не вступая, сейчас решили вступить?» Я стал мямлить: «Ну, видите ли, вообще говоря, я большую часть жизни провел в одиночестве за столом. Так вышло, что поступил на службу в последние годы. Служебные и общественные обязанности сделали невозможным быть вне партии». Бюро покивало головами. «Как обстановка в журнале?» — спросила Баринова, тоном голоса давая понять, что это последний вопрос для порядка, что дело мое выгорело. Я опять мямлил: «Ну, видите ли, вообще говоря, мы сделали еще не все, что бы хотелось, но обстановка спокойная, рабочая обстановка». — «Мы вас поздравляем с вступлением в ряды...»

В ознаменование пили водку с нашим парторгом и инструктором райкома Аполлинарьевичем.

У Валентина Ивановича Курдова обворовали дачу в Даймище. Он мне позвонил: «Если можешь, Глебушка, съездим на машине». Поехали, заговорили о чем-то нам двоим интересном, например, как Валечка Курдов ехал на своей «Волге» и вдруг перевернулся на ровном месте. И хоть бы что. «Волгу» он сам грунтует и красит, на то и художник. Час был самый в городе разъездной, смрадный, на дорогах гололед. На перекресток передо мной вползал «Икарус», справа было свободно. Я принял вправо, полагая выскочить первым, не видя за автобусом перекрестка, только зеленый свет светофора вверху, газанул... Встречный трамвай поворачивал влево с Лиговки на улицу Жуковского... Удар получился глухой, сглаженный, все же притормозил... Вожатый удивился, трамвай остановился.

С двух сторон наехали большие грузовики, водители смотрели на меня из своих кабин свысока. Пассажиры трамвая тоже были выше меня, смотрели. Я выскочил из машины, увидел разбитую фару, помятый угол радиатора, унырнул обратно в скорлупу. Валентин Иванович Курдов сидел неподвижно, набычив большую голову, с большим курдским носом (его отца мальчишку-курда привез с турецкой войны кто-то из воинов-победителей).

Говорят, что жизнь состоит из работы, любви, движения, размышления, поглощения пищи телесной и духовной. Но сколько времени, сил душевных тратит человек на смотрение в глаза себе подобным. Иногда человек глядит в небо или вдаль, но это бывает редко и не со всяким. Всю свою жизнь, с самого детства мы смотрим, смотрим в глаза мужчин, женщин, детей, стариков. И — Господи! — какие видим миры, какие небеса, какие дали! Говорят, что глаза — зеркало души. Глазами сообщаются души. Каждый видит себя в глазах своих ближних и дальних. И так легко потерять себя, не встретив ответного взгляда.

Последующий путь я проехал хорошо, с подбитым левым глазом. На даче Курдова в Даймище воры выбили окно, влезли, все переворотили. Вид поруганного жилища человеческого, устроенного художником Курдовым с таким тщанием, самонадеянностью — жить долго, — был жалок. Мы вошли в дом, потоптались в холодном отчужденном помещении, заколотили окно и пустились в обратный путь.

Я ехал рядом с моим добрым другом, было такое чувство, что он уходит, удаляется от меня.

1978

Чудная стоит зима! Дивно переливаются купола Василия Блаженного! И пахнет козлом в коридорах отеля «Россия», недавно горевшего, теперь ободранного, побеленного заново. При пожаре в «России» погибло 62 человека. Иные сгорели, задохнулись в дыму, иные срывались с пожарных лестниц, падали.

Сегодня Брежневу вручили орден Победы. Вспомнили, что есть такой орден. Им наградили первым Сталина. Но Сталин был главнокомандующий, а Брежнев начальник политотдела, полковник. Он не командовал войсками, не побеждал.

На церемонии вручения Брежнев был подобен кукле, выряженной в маршальский мундир. Он был подобен старому пингвину. Орден ему вручал человек, быть может, единственный, сохранивший во всей первозданности победительную дикость рабфаковских партячеек. Орден Победы вручал «верному ленинцу» Брежневу Михаил Андреевич Суслов, сказал словечко из той эпохи, осмеянной (отнюдь не оплаканной) Зощенкой: «бескомпромиссный». Суслов наш идеолог № 1.

У Бунина в «Жизни Арсеньева»: «Ах эта вечная русская потребность праздника! Как чувственны мы, как жаждем упоения жизнью, — не просто наслаждения, а именно упоения, — как тянет нас к непрестанному хмелю, к запою, как скучны нам будни и планомерный труд. Не родственно ли с этим „весельем“ и юродство, и бродяжничество, и самосжигания, и всяческие бунты...»