Мой маленький котёнок (СИ)

Иногда мне хочется просто перестать существовать. Особенно в данный момент. Мысль о том, что я буду так жить всю оставшуюся жизнь, невыносима. Я не вижу никакого выхода из этого бесконечного круга печали и отчаяния, и я не знаю, как снова обрести надежду.

Я знаю, чтобы покончить с этим, мне нужно самой решиться. Но я не могу ни физически, ни морально заставить себя. Всё, чего сейчас хочу я, — это чтобы кто-нибудь протянул руку и спас меня от самой себя, но я боюсь, что никто никогда не придёт.

Комната тускло освещена. Окружённая удушающей тишиной она медленно поглощает меня. Тяжесть моего горя давит на меня, как тысячефунтовый валун, сокрушая мой дух и оставляя меня чувствовать себя совершенно беспомощным.

Я больше не знаю, что делать. Слёзы, текущие по моему лицу уже несколько часов, высохли. Моё сердце разрывается от боли, которой, кажется, нет конца. Как будто моя душа разбилась на миллион осколков, и я не знаю, как собрать её обратно.

Не зная, что делать, и просто двигаясь машинально, я склоняю голову и складываю руки вместе, слова вырываются из моего рта в беспорядочном беспорядке.

— Боже, пожалуйста, помоги мне, — шепчу я, мой голос сдавленный и охрипший. — Я не знаю, что делать. Я чувствую себя такой потерянной и одинокой. Пожалуйста, пожалуйста, помоги мне.

Тишина оглушает, и я остаюсь, чувствуя себя более одинокой, чем когда-либо прежде. Я не знаю, как долго ещё я смогу продолжать в том же духе. Я не знаю, смогу ли я когда-нибудь найти выход из поглотившей меня тьмы.

Но даже когда я чувствую, что всё глубже погружаюсь в отчаяние, успокоение, не спеша, находит меня. Может быть, Бог услышал мои молитвы. Может быть, он работает за облаками, готовый поддержать меня и провести через это трудное время.

Я цепляюсь за эту мысль, молясь изо всех сил, чтобы она не оказалась ложной. Потому что, если это так, я не знаю, как долго ещё смогу продолжать.

Эта боль просто невыносима.

Затем я, извиняюсь перед Богом и принимаю факт того, что грешу и направляюсь в ванну.

Унять боль можно лишь болью сильнее.

В шкафчике, где находятся разные средствами для гигиены у меня лежала новая, нетронутая пачка с лезвиями для бритья. Но её трогать я не решилась. Уж слишком плохо мне было для этого.

Расположившись на полу, я взяла свечку, спички и шабер из маникюрного набора.

Два года назад, когда я перестала справлять с собой, я решила порезаться — проведя лезвием по своему бедру, я почувствовала момент освобождения. Это было отвратительное чувство, но это был единственный способ вообще что-либо почувствовать.

Я думала, что наконец нашла выход. Небольшое облегчение. Но это было ошибочное мышление.

— Габриэль, что ты делаешь? — спросил мистер Рамирез, глядя на порезы на моих бедрах.

Я попыталась найти слова, но на ум ничего не приходило. Он схватил меня за руку и притянул ближе к себе. — Ты и так достаточно уродлива, тебе не нужно делать себя еще уродливее, — сказал он с усмешкой.

Его слова ранили глубже, чем когда-либо мог ранить любой клинок.

— Если тебе нравится делать себе больно, попроси меня об этом, — сказал мистер Рамирез перед тем, как избить меня.

Мне оставалось лишь приготовиться к боли. Он сильно ударил меня по лицу, костяшки его пальцев соприкоснулись с моей скулой с тошнотворным стуком. Я почувствовала, как острая, стреляющая боль пронзила мою голову. Он засмеялся болезненным, искаженным звуком и снова ударил меня, на этот раз в живот. Я согнулась пополам, хватая ртом воздух, когда он сильно пнул меня в рёбра.

Он поднял руку, и я приготовилась к новому удару. Но вместо того, чтобы ударить меня, он впился пальцами в свежий порез на моем бедре. Я закричала, моё тело сотрясалось в конвульсиях от боли. Он вывернул руку, разрывая рану. Кровь потекла по моей ноге, и у меня закружилась голова от всей этой агонии.

Он наслаждался каждым моментом.

— Тебе это нравится, да? — сказал он. — Ты такая же, как все другие соплячки, всегда вам не угодить. Поэтому прав вам тоже не надо давать. Что ж, я дам тебе кое-что, чтобы ты чувствовала себя хорошо.

Он продолжал мучить меня, используя моё тело для своего ублажения. Я потеряла всякое чувство времени и пространства, затерявшись в водовороте боли и отчаяния.

Когда он наконец закончил со мной, то бросил меня на землю, разбитую. Мистер Рамирез снова рассмеялся, прежде чем повернуться и выйти за дверь, оставив меня одну страдать в тишине.

Он выбрал идеальное время — отец улетал в этот же день. Мистер Рамирез позвонил ему и сказал, что я должна закончить работу, поэтому приеду после того, как он уедет. Целую неделю ко мне приходила его медсестра, чтобы убрать все следы, пока не приехал папа.

Сейчас мне было всё равно. Он может бить меня сколько хочет — хуже не сделает.