Читаем Мой Милош полностью

Шведский язык в Финляндии, как и английский в Ирландии, был языком литературы, и тамошние поэты барокко попросту считались шведскими поэтами. Однако это переменилось в XIХ веке. Большое значение имел тот факт, что финский национальный гимн (1848) был написан шведскоязычным поэтом Иоганном Людвигом Рунебергом. В противоположность ирландскому языку, финский сохранился неплохо и примерно тогда же начал соперничать со шведским, входя в литературу; тем не менее появилась и очень жизнеспособная шведско-финская поэзия и проза, в высшей степени сознававшая свою принадлежность к стране и развивавшаяся своеобразно. Она получила в международных энциклопедиях особую рубрику как литература Finland-Swedish. Из этих энциклопедий можно узнать, что в первые десятилетия нашего века самые смелые новаторы шведского языка не были шведами. То, что в Финляндии могли появиться Эдит Сёдерган (1892—1923), Раббе Энкель (1903—1974), Гуннар Бьёрлинг (1887—1960), свидетельствует о наличии в Финляндии кругов, которые давали и стимул, и читателей, финская интеллигенция говорила преимущественно по-шведски. Создатель независимой Финляндии генерал Маннергейм финским языком не владел. В независимом государстве два языка были признаны равноправными, ими пользовались в печати и на радио. В последние десятилетия финский приобретает всё больший перевес, хотя по-шведски по-прежнему выходят журналы и пишут выдающиеся поэты, продолжающие традиции литературы Finland-Swedish, как, например, Бо Карпелан (1926 г. р.).

Когда Литва в результате разделов Польши досталась России, она была сильно полонизирована. По-польски говорили в помещичьих усадьбах и среди мелкопоместной шляхты, а также рабочие и ремесленники в городах, если их языком не был идиш. Сознание особого характера Литвы, сохраняемое как наследие Великого Княжества Литовского, возрождается в эпоху романтизма, но оно отнюдь не равнозначно возврату к литовскому языку, ибо те, кто выражал это сознание, говорили и писали по-польски. Огромную роль в начале XIX века играл в этом Виленский университет.

Это был польский университет – и по языку преподавания, и в силу места, занимаемого его профессорами в польской культуре, гордостью которой по сей день остаются Петр Скарга и Мацей Сарбевский (со времен, когда университет еще был иезуитской академией), а затем Ян и Енджей Снядецкие, Мартин Почобут, Станислав Юндзилл. Именно там, среди студенческой молодежи, и родился польский романтизм, не без германских влияний (в частности Гердера), которые способствовали увлечению фольклором, рассуждениям о «народной душе» и формированию свойственного новому времени понятия нации. Произведения Мицкевича и Словацкого вскормили польский патриотизм. Но не будет преувеличением сказать, что само имя Литвы было призвано к жизни польским романтизмом. Правда, еще в 1806 году Ксаверий Богуш, родом из Жмуди, читал в Варшаве научную работу «О началах литовского народа и языка». Рано написал и Феликс Бернатович (Гейштовт?) свой роман «Поята, дочь Лиздейки, или Литовцы в XIV веке», изданный в 1826 году. Другие даты выхода трудов о Литве убедительно показывают их генеалогию, связанную с романтизмом. Теодор Нарбутт в 1820 году выпускает «Краткий очерк истоков литовского народа, из разных старинных авторов собранный». В 1835—1841 годах в Вильне выходит его двухтомная «Древняя история литовского народа», затем в 1846-м – «Памятники литовской истории», наконец, в 1856 году – «Мелкие исторические сочинения, особенно к истории Литвы относящиеся». Юзеф Игнаций Крашевский посвящает Литве и Жмуди свои «Anafielas. Песни из преданий Литвы», выходившие в Вильне в 1840, 1843, 1845 гг., после чего в своем виленском журнале «Атенеум» публикует в 1844 году «Dainos» и, наконец, издает в Варшаве двухтомный труд «Древняя Литва. История, законы, язык, вера, обычаи, песни, пословицы, предания и т. д.». Ксендз Людвик Адам Юцевич, родившийся в 1810 году, учился в Виленской духовной семинарии в период величайшего влияния польской романтической поэзии, поэтому понятен его интерес к фольклору. Он знал литовский язык и собрал «Пословицы литовского народа» (1840). Он чувствовал себя литовцем и горевал, что «вайдалоты наши» (Мицкевич) говорят на чужом языке, однако сам писал и издавал свои труды по-польски: «Литовская история для детей» (1840), «Очерки Жмуди» (1840), «Воспоминания о Жмуди» – посвященные Ю.И. Крашевскому, наконец, «Литва с точки зрения древних памятников, нравов и обычаев» (1846).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука