Мой Милош

Я говорю обо всем этом с практической целью. Только ясное осознание прошлого может привести к пересмотру тех форм мышления, что принимаются бездумно, в силу привычки и остаются бесплодными. Вильнюс – столица Литвы и таковою останется. И в городе, и в окрестностях живет значительный процент населения, принадлежащего польской культуре, однако это, за редкими исключениями, не пришлое население, не кусок, отрезанный от общего организма, дом которого лежит в долине Вислы. Ближе к правде мнение литовцев о том, что это полонизированные литовцы, хотя здесь следует сделать фундаментальную поправку. Если они полонизировались, то не нажили себе этим горба, от которого им следует избавиться, скорее как раз наоборот. Добавим кстати, что рубрика «национальность», введенная в документах некоторых стран, в том числе Литвы после 1918 года, поставила вверх ногами понятие nationalité, nationality, которое в западных странах означает только гражданство, а не принадлежность к этнической группе. Таким образом, само законодательство способствовало зачислению людей в ту или иную группу и несет частичную ответственность за горестное зрелище т. н. меньшинств, считаемых другим государством за «своих» – до войны Литва финансировала литовцев в Польше, а Польша – поляков в Литве.

Безусловно, нелегко исправить то, что накоплено десятилетиями шовинизма, и преодолеть застарелые навыки. Возможно, это уже слишком поздно. Как справедливо где-то написано, не нашлось преемника, готового принять наследие Великого Княжества Литовского, так как ни литовцы, ни поляки, ни белорусы не хотели этого. А ведь прививка польского языка на иной этнической почве, особенно характерная для столицы Великого Княжества, оказалась необычайно плодотворной, так что и по сей день польская культура живет под знаком «литвинов». Почему говорящие по-польски жители Литвы должны отрекаться от этого богатства, трудно понять. Вероятно, потому, что их лишили наследства и прилагают все усилия к тому, чтобы они забыли о том, что является их достоянием. Но их достояние – прошлое Вильнюса, их достояние – его архитектура, их достояние – и прошлое Виленского университета, ибо каждый разумный человек согласится, что его литуанизация задним числом принадлежит к приемам несерьезным, не соответствующим исторической истине. Вместо того чтобы смотреть на себя как на бедных родственников, разлученных с польским народом и пытающихся выжить в неприязненной среде, они имеют право обрести гордость хозяев на своей земле и даже относиться к тамошним с берегов Вислы с некоторым чувством превосходства. Однако при условии, что перестанут быть группой консервативной и почти не творческой, что выдвинут людей, осознавших свое наследие – наследие не Польши, но исторической Литвы.

То, что я говорю, противоречит отчетливо выступающей сегодня тенденции национальных групп к обособлению и защите своего «имущества». Литва, однако, – такой особый случай, что можно надеяться на другие решения. Парадокс состоит в том, что польская культура как культура шляхетская несла в себе много комплексов, которые сейчас затрудняют самоотождествление ее наследников с Литвой и от которых поэтому надо избавиться. В конце концов, огромное обновление нескольких последних лет – дело рук литовцев, они составляют наиболее динамический элемент, и только тесное сотрудничество с ними других языковых групп может обеспечить всем гражданам Литвы демократические реформы и жизнь в согласии с правдой.

1989

Человечество, что остается «Campo di Fiori» 50 лет спустя Неопубликованная беседа Яна Блонского, Чеслава Милоша, Ежи Туровича и Марека Эдельмана в связи с 50-й годовщиной восстания в варшавском гетто

Публикуемая беседа была записана на магнитофон, по всей видимости, в 1993 году в библиотеке издательства «Знак». Запись делалась с мыслью использовать ее в документальном фильме о возвращении Чеслава Милоша на родину, который готовило Катовицкое телевидение. Она не была включена в фильм по техническим причинам, а кассета с записью «утонула» в домашнем архиве.

Я нашла ее случайно два года назад [в 2003 году], еще при жизни Чеслава Милоша, списала текст и дала ему на авторизацию. По этому случаю мы с ним говорили о разных вариантах стихотворения «Campo di Fiori». Тема восприятия этого стихотворения волновала его не меньше, чем за десять лет до этого.