Мой Милош

Спасённый от почестей и благ,
Спасённый от счастья и забот,
Спасённый от жизни и продления жизни,
Спасённый.

11.

Размышления над последними стихами Чеслава Милоша только начинаются. Для меня это прежде всего размышления над словом, завершающим «Последние стихотворения». Над тем, в котором жизнь избыта, которое избавлено, спасено.

«Над землей, от бледнеющих на рассвете звезд, / Звук бежит, нарастает. Так говорит тишина. / In Excelsis. Навеки. Благословенна».

2006

Ежи Помяновский Милош и бесы О книге Чеслава Милоша «Россия»

Czesław Miłosz. Rosja. Widzenia transoceaniczne. Т. 1. Dostojewski – nasz współczesny. Wyb. Barbara Toruńczyk i Monika Wójciak. Оprac. Barbara Toruńczyk. Wstęp Clare Cavanagh. Warszawa: Zeszyty Literackie, 2010.

Эту книгу открываешь, полагая, что это плод побочных занятий замечательного поэта, в эмиграции вынужденного преподавать русскую литературу потому лишь, что любителей польской филологии там можно было пересчитать по пальцам. А закрываешь – с чувством зависти: завидуешь калифорнийским слушателям лекций; тексты и тезисы лекций составили большинство статей «России» Чеслава Милоша.

Преподаватель хотел – и вынужден был – «ослеплять» слушателей. Он сам пишет, как старался «блеснуть»: лекции в Беркли были первой точкой опоры в Америке – после многократных отказов в визе, после глухого одиночества в Бри под Парижем, после трудолюбивой травли, дружно устроенной ему в Лондоне и Варшаве, когда его обороняла только «Культура» Ежи Гедройца.

Старания оказались успешными. «Мои лекции, – говорит Милош, – получали высокие оценки». Не всякому так повезло. В коротком романе Казимежа Брандыса «Помысел» польский visiting professor захватывает американских студентов простым способом: он сотворил около дюжины «фигур польских писателей XVI—XX вв., сочинения которых выдумывал чаще всего по ночам. Цитаты он импровизировал по ходу лекций, предупреждая, что по-английски невозможно передать красоту оригинала»

Милошу к таким фокусам прибегать не приходилось. Русская литература была массовым предметом поклонения в стране, где, не забудем, СССР считался врагом par excellence. Студенты уже начитались и самого Достоевского, и некритических комментариев к «Бесам» или «Братьям Карамазовым». Новому преподавателю открывалось широкое поле для сенсационных открытий, предназначенных не только слушателям и касавшихся не только русского классика. Достоевский служит Милошу поводом – больше того, Архимедовой точкой опоры, – чтобы подняться на умственные высоты, выше шаблонов и предрассудков, общепринятых взглядов на Россию. А мимоходом – и на Польшу.

Он обратился к высокой полке философии, от Сведенборга и Паскаля до Ницше, не для «блеска», а для того чтобы показать, что убеждения Достоевского порождены не случайностью и не стадным рефлексом. Сам Милош этих убеждений не разделяет, он только подает пример лояльности по отношению – пусть это будет ясно – к идеологу, по сути опасному, но достойному восхищения. «Несомненно, пророк, – говорит Милош. – Но и опасный учитель».

Милош изучает, что читал писатель и чему он учился, а также политический контекст его произведений, чтобы объяснить источники и векторы их сюжетов. Самое здесь главное: Милоша в конце концов волнует функция произведений Достоевского у его современников и у нас. Поэтому книга, изданная стараниями «Зешитов литерацких», – событие, выходящее за пределы историко-литературной делянки.

В то же время в книге поражает ясность стиля и способность к верным и остроумным суждениям («И к чему же мощь, если это всегда мощь центральной власти, а тем временем в запущенном провинциальном городке неизменно повторяется „Ревизор“ Гоголя?»). И еще: убедительна умеренность при формулировании этих суждений. Замечательное интервью, которое взяла у Милоша Сильвия Фролова, называется «Неокончательный диагноз». Эту книгу написал несравненный поэт и проницательный мыслитель, хотя – вслед за Шестовым – отказывающий чистому разуму в монополии на святую правоту.

Нет смысла тратить слова на сожаления и полемики с патриотическими клеветниками, которые пытались не допустить, чтобы Чеслав Милош упокоился в крипте на краковской Скалке. Хватит сознания, что это заурядные растратчики национальных сокровищ.

В «Россию» вошли не только статьи, совпадающие с лекциями. Уже в этом первом томе будущего трехтомного собрания в отдельных статьях выступают Шестов и Розанов, Владимир Соловьев и Белинский, Пушкин и де Кюстин, а также Мариан Здеховский и Станислав Игнаций Виткевич (Виткаций). Но высказывания Милоша, сосредоточенные вокруг сочинений Достоевского и их героев, представляются особенно красноречивыми и заставляющими польского читателя задуматься.