Мой Милош

Можно считать, что такому результату чтения Достоевского содействовал поразительно суггестивный способ показа его героев. Своей решимостью и способностью договорить каждую свою мысль до вытекающей из нее крайности они возбуждают не страх, а восхищение. Достоевский обеспечил им больше славы, чем Станислав Бжозовский своей защитой благородства и самоотверженности террористов из «Народной воли» – Перовской, Кибальчича, Нечаева, героев «Пламени».

* * *

Да, но «Бесов» читали не только студенты, филологи или искатели истоков зла в плане Божием. Достоевский был под рукой у Ленина. Был у Луначарского («„Бесы“? Это о нас», – сказал он, уже будучи наркомом просвещения). Знал эти книги Сталин – они стоят в его кунцевской библиотеке. Знал их Пол Пот, выпускник Сорбонны. Их читали десятки членов «Красных бригад» и «Фракции Красной армии». И ни в ком, насколько мы знаем, эти книги не пробудили никакой сдержанности или перемены планов. А в то же самое время упрочивалась слава Достоевского как пророка. И действительно – подражатели Верховенского множились и везде, где приходили к власти, принимались осуществлять замыслы Шигалева – гласить свободу, чтобы ввести принуждение. Это не свидетельствует в пользу пресловутой исторической необходимости – лишь доказывает, что не только книги, но и идеологии имеют свою судьбу. Судьба эта, однако, коварна.

Вышеназванные любители погонять кнутом паровоз истории боролись против правомочности власти. Власть с незапамятных времен принадлежала обладателям так называемых материальных средств и оружия. Кого такое положение дел не устраивало, в наших краях зачислялся – условно говоря – в левые. У сторонников левых были некоторые общие черты: они боролись против эксплуатации, судебного произвола, цензуры, а прежде всего – против деспотии исполнительной власти. Только в ХХ веке там и сям левые взяли в свои руки (не будем вдаваться в детали) оружие и средства. Быстро оказалось, что почти везде они это использовали для восстановления деспотии, на этот раз своей собственной. Милош пишет:

Там, в России, группа Нечаева <…> отвергала правомочность монаршей власти и всей системы, построенной на ее сакральности. Здесь, на Западе, пришла очередь власти, создаваемой в результате выборов.

Но вот в Восточной и Центральной Европе, на территории «большой зоны», появилась и сохранилась вплоть до распада СССР и его сферы влияния немалая группа людей, отрицавших правомочность власти, зависимой от соседа-гегемона и узурпировавшей идеи, традиционно связанные с левыми, но в жизни – мнимые. В Польше тогда удалось достичь беспрецедентного явления – союза рабочего авангарда с интеллигенцией. Результатом было освобождение от чужих войск и директив, выборность властей, свобода мысли, слова и предприимчивости.

Свергнуть эту систему отнюдь не мыслят наши левые, ограничиваясь чтением загробных наследников марксизма. Зато мы стали свидетелями гротескного и одновременно опасного феномена, который Достоевскому и не снился. Среди нас выросла корпорация выродков демократии, не признающих правомочности легально избранной власти, готовых действовать по примеру героев его «Бесов» – но исповедующих, грубо говоря, стыдливую часть взглядов их автора: авторитаризм, отвращение к «образованцам», презрение к светским традициям, культ невежества и ненависть к таким умам и талантам, как Чеслав Милош.

Кто читал его «Россию» – знает, что нам надо защищать.

2011

Адам Поморский Милош