Мой муж – чудовище

Глава двадцать третья

Леди сдержанна, холодна, величава, образец для подражания, недостижимый идеал. Жесты отточены, голос ровный, голова гордо поднята, даже если руки выжимают половую тряпку. Мелочи, которые я счастлива была бы поставить выше страха за мужа. Ночь в лесу или ночь на его постели изменили во мне абсолютно все.

Забиться в угол и ждать хоть какого-нибудь конца. В одиночестве бояться проще, никто не придет, никому не надо открывать свои чувства, никто не выскажет фальшивое сочувствие, продиктованное этикетом. Я захлопнула за собой дверь спальни – если Летисия блаженствовала в чертогах Ясных, она прокляла меня в этот момент. Леди держит эмоции при себе, еще лучше – их не испытывает, и если Летисия обернулась безумным чудовищем, она рассмеялась, издавая звуки, похожие на хриплый лай, и кто-то весело и непринужденно отозвался на ее нечеловеческий смех.

Грань между явью и тем, что мне кажется, стерлась, но смех?.. Я заставила себя подойти к окну. Смех доносился с улицы – мужской. Там сразу два человека, в занесенном снегом саду, или это кошмарные монстры выманивают меня из дома, они ведь не могут сами зайти сюда?

Я смотрела, как лорд Вейтворт и доктор швыряются друг в друга снежками. Возможно, те комнаты, окна которых выходили в сад, не были заняты слугами. Или же слуги, которые могли это увидеть, не удивились бы… Полно, да много ли таких слуг? Разве что Маркус. То ли есть он в этом доме, то ли нет.

Я подумала, что Маркус не слишком удивится, увидев, как я открываю дверь на веранду. Может быть, старик ждал, что однажды я пойму, что вышла замуж не за того человека, которого вообразила. Может, он загадал, случится это до или после его смерти. Призрак усадьбы или ее хранитель.

Маркус не удивился. Он проводил меня взглядом и поплелся к выходу из комнаты, спрятав лыжи под какой-то дерюгой. А я гадала, как мой муж покидает дом так, что для всех это тайна. Стало быть, не для всех.

Доктор заметил меня, но не подал виду. Он даже не подмигнул мне, лепя снежок, а потом, отвлекая внимание лорда Вейтворта от меня, бросил его немного мимо цели, не попал, рассмеялся, получил снежком в ответ, и я поняла, что тоже принимаю участие в этой игре.

Холод, кусавший руки, мягкий и липкий снег под пальцами, твердеющий от тепла ладоней, искренний смех – я кусала губы, чтобы не выдать себя, чтобы мой муж не увидел меня раньше срока, и, конечно, бросок у меня не вышел, снежок не долетел, вяло шлепнулся, но лорд Вейтворт все-таки обернулся.

Мои губы плясали в неверной улыбке, я лепила новый снежок, а мой муж стоял, опустив руки, и смотрел на меня так странно, что я не могла разобрать, разрешает ли он отточить мое неумелое мастерство или ждет, что я одумаюсь, и не могла решить, что мне делать. Руки разжались сами, недолепленный снежок упал под ноги, а лорд Вейтворт сделал шаг вперед – и я, окончательно потеряв рассудок и чувство реальности, кинулась по сугробам в его объятия.

Или это был вовсе не снег, а осколки достоинства, ошметки чести, белоснежная ветошь гордости, обрывки воспитания, все, что я разметала в клочья и развеяла по ветру. Пусть летит.

Я промокла и потеряла туфлю, я была в одном платье, но за эти шаги я разрушила все сомнения. Лорд Вейтворт подхватил меня на руки, негромко смеясь, и я увидела, как доктор, широко улыбаясь, отступает к дверям на веранду.

– Вы невероятная, Кэтрин.

– Вас долго не было.

– Вы знаете, что я нашел в том доме?

– И знать не хочу, – соврала я, утыкаясь в его плечо. Пусть он сжимает меня в объятиях вечно. – Главное, что вы вернулись.

– Вы замерзнете.

Я помотала головой, но мой муж нес меня к дому, и у меня не хватало смелости сказать ему, что там, возможно, он не сможет держать меня на руках.

– Браконьеры, Кэтрин. – Я прижималась к нему и не видела, но слышала, как он поднимается на крыльцо. – Я заглянул в хранилище. – Вот, значит, как называется та самая комната, в которой я видела пятна. – Там пятна крови, которые могли остаться от крупного зверя. Как говорит Льюис, улики не лгут…

Лорд Вейтворт опустил меня на пол, но не разжал рук. Я все еще находилась в его объятиях и не хотела делать ни шага в сторону.

– Там… какая-то тряпка из нашего дома, – еле слышно проговорила я. – Мне стоило сказать раньше. Старая скатерть или что-то такое… с гербом.

Чувство страха сильнее и ярче, чем чувство спокойствия. Чувство страха гонит вперед, придает сил бороться за жизнь. Спокойствие – штиль, безмятежность, тихая песня в храме на Возрождение, только глаза становятся влажными от ощущения защищенности и ожидания чуда.

– Я очень виноват перед вами, Кэтрин. Не спорьте, есть еще кое-что, что я вам пока не сказал. Мне нужно собраться с духом.

И сказка кончилась. Мне казалось, на моих глазах слезы уже не от счастья. Как мало нужно, чтобы научиться ценить краткий миг, и как долго потом он будет тлеть в воспоминаниях, не давая покоя. Я услышала, как кто-то – Маркус, конечно – неслышно положил передо мной потерянную туфлю.