Мой неправильный ты

Танечка слушала молча, глядела распахнуто, героиня картин в духе соцреализма, вдруг увиделось так.

Не женился. Танечка исчезла. Замуж вышла за нескладного и несладкого, но верного Костю, который так и не понял, почему выбрали именно его, и уехала с ним. А выбрали его, потому что он распределение после института в хороший город получил, но другой. И жениться на Танечке давно мечтал. Устроила Рита подружкино счастье, винить себя не в чем.

Самое смешное – Рита с Танечкой потом лет пять время от времени встречались, ездили друг к другу в гости, редко, но ездили. То ли Рите нравилось раны бередить, то ли урок закрепляла, чтоб не забывался. И каждый раз саднило: как могла подруга разлюбезная полтора года каждый день (глаза в глаза) своими серыми и честными, чуть навыкате, широко распахнутыми смотреть, и каждый день врать? Это трудно, наверное, невмоготу. Отчего же не призналась? Отчего не рассказала начистоту? Рита бы простила, мужчин много, а дружба единственный раз выпадает. И если предали – не веришь никому, остерегаешься до конца жизни. Так и вышло. Подруг с тех пор у Риты не было.

«Две моих любимых женщины пришли ко мне», – сказал он однажды, увидев их вместе, обе по привычке делили друг с другом переживания, теперь уже по поводу измены, ни одна не могла ни успокоиться, ни признать себя виноватой. Рита в конце концов пришла к выводу, что виноватых в истории нет. Был краткий миг счастья и правды. А потом много лжи и потоки слез. Терзания, недоверие к окружающим, самообвинения, слава богу, выжила – и психически, и физически.

Стыдно, стыдно до сих пор: Рита даже вены резала, отдельная история. Первый вечер откровений, все выяснили наконец, втроем шли по вечерней улице, они парочкой впереди, Рита чуть поотстала. Отчаяние и обида, тонкий проламывающийся лед под ногами, хоть и лето знойное, асфальт размяк – и боль, боль, боль, осознать происходящее – неадаптирована, нет механизма, мозг оказался к перегрузкам не готов, плавится.

«Этого не может быть, это не со мной, это неправда!» Подруга и друг на улице остались, войдя домой Рита за окно выглянула – сидят на скамеечке, мирно беседуют. Тишина. Ну что, ущипните меня – и я проснусь?! Ущипните меня, я не верю, что это случилось со мной; я не хочу жить дальше, я верить никому не смогу! Как жить в грязи и лжи? Не хочу! Так примерно.

Кастрюлю ведерную теплой водой наполнила, по венам на запястьях бритвой полоснула – но поперек, а надо вдоль, как узнала позже, и неглубоко, наверное, полоснула, испугалась. Вот что помню – к смерти готова, а перерезать ту, толстую жилу испугалась, по привычке боишься что-то отрезать неправильно. Парадокс, руки уже разметила навсегда, а жилу режешь, и страшно.

Минут сорок Рита сидела, вода постепенно становилась бурой. Потом Танечка в дверь вошла, у нее ключи были, и неудивительно, Рита сама ей когда-то ключи дала, приходи в любое время, мой дом – твой дом!

Только сейчас Рита подумала, что могла и вместе с Юрочкой приходить, и прямо здесь… здесь ведь еще эротичней, оргастичней, здесь круче, так?

Удивительно, что войти решила час спустя. Они ведь там, под окном на скамеечке сидели. Говорили о чем-то, никак не интересуясь, что же с Ритой делается. Рите жестокость удивительна, и, пожалуй, с тех пор на вопрос «Что такое жестокость?» она про себя отвечает, беззвучно: сидеть вдвоем на скамеечке.

Она все-таки пришла, почему?

Ах да, наверное, Юрочка ушел, он капризный, а ночью домой идти страшно, заночевать где-то пора. Танечка любит комфорт, чтобы ухаживали за нею. Рита ухаживала. Неловко, конечно, получилось – входит ночевать с комфортом, а Рита – руки в десятилитровой кастрюле – нелепой смерти ждет, кровища хлещет, а смерть нейдет.

Танечка в крик, «скорую помощь» вызвала, приехали молодцы, и странно, Рита с облегчением вспомнила, что днем она голову мыла, волосы уложила старательно, а значит, красивая, с хирургами можно и пошутить. Те только головами качали укоризненно – красивая какая, а туда же. Им швы накладывать – работа будней.

Рита старалась быть спокойной, объяснила, что получила очень страшное известие, а так бы никогда. Танечка там же, в операционной, восторженно повторяет: я тебя так люблю, Рита! Спасительница, что говорить. Кожа тоненькая, шрамы красноту лет десять держали, напоминалка.

Милиционер на следующее утро пришел, составил акт. По правилам, говорит, вас в психушку нужно определить, стресс снять, на спецмедикаменты посадить. Но вы такая красивая, и в институте на отлично учитесь, характеристики положительные. Сел за круглый стол в комнате, стол клеенкой накрыт, Рите неудобно было, что клеенку не сняла, впечатление портит, дурной вкус. Поговорили. Рита понимала, что нужно излагать размеренно, произвести впечатление вменяемой молодой девушки, попавшей в сложную ситуацию, с кем не бывает.

О непереносимой боли, об «ущипните меня, это кошмарный сон, я хочу проснуться», об ужасе перед жизнью: все только начинается, а жизнь страшна, как внезапно выяснилось, – она не говорила ничего, фильтровала базар.