Мои нереальные парни

Марк неуклюже замахал руками в воздухе. Я рассмеялась, подхватила Оливию и закружила по кухне. Хор нарастал, Кэтрин подняла Фредди над головой, как Рафики – Симбу. Оливия расхохоталась. Фредди отрыгнул, и белая жидкость потекла по его подбородку.

– Дорогой, дай салфетку, – сказала Кэтрин, снова прижимая ребенка к груди.

– НЕ СТОЙ, ПАПА! – не унималась Оливия.

Танцующей походкой Марк подошел к шкафу, взял тканевую салфетку и бросил Кэтрин, которая поймала ее свободной рукой. Отточенная родительская хореография. Увлеченные моментом, они не подозревали, какими я их видела со стороны. Именно ради этих недолговечных проблесков единения стоило провести с молодой семьей изнурительный день, наполненный истериками и вонючими подгузниками.

Я ушла после «I Just Can’t Wait to Be King», выскользнув как можно незаметнее, чтобы не расстраивать Оливию. Когда я закрыла входную дверь, меня озарил золотой свет угасающего дня, отразившийся от их уличного окна. По мере того как я удалялась от дома, какофония смеха, криков, грохота тарелок и «Hakuna Matata» стихала. Я знала: вскоре после моего ухода им предстоит борьба с Оливией, чтобы затащить ее в ванну, потом успокоить перед сном и рассказать сказку на ночь. Их ждало мытье посуды, сцеживание грудного молока и стерилизация бутылочек, сопровождаемые мечтой о бокале вина. Кэтрин и Марк ложились спать еще до десяти, и один из них или оба молча вспоминали свои прошлые субботние ночи полной свободы. Я не идеализировала воспитание детей: за последние годы я слишком часто наблюдала за этим процессом с близкого расстояния через друзей. Но я и не хотела ничего идеализировать. Кэтрин отчаянно пыталась скрыть от меня домашний беспорядок, не подозревая, что именно о таком беспорядке я мечтала. Я не завидовала домашней, уютной тишине: спящий ребенок в коляске или идеальная подборка семейных фотографий в соцсетях. Я жаждала родительской рутины: игрушки на полу, диснеевский саундтрек, заполняющий кухню, потоки слез, а следом – нарастающий поток смеха, мокрый джемпер после купания извивающегося, брызгающего водой малыша. В моей квартире стало слишком тихо: слишком аккуратные полки, слишком чистые поверхности, слишком пустые страницы дневника.

В метро я попробовала дозвониться до Лолы и узнать, свободна ли она и не хочет ли встретиться, однако сразу попала на ее голосовую почту. Я просмотрела список контактов в поисках кого-то, с кем можно пойти выпить, – увы, все были связаны неписаными контрактами отношений, а значит, о встрече нужно было договариваться за две недели.

Дома я заметила, что Анджело снова бросил черный мешок с пищевыми отходами в корзину для вторичного сырья, но не стала заморачиваться по этому поводу и пошла наверх. Сегодня вечером у меня не было сил с ним воевать. Я открыла ноутбук и приступила к работе над новой книгой. Почти сразу же я отвлеклась от рукописи и погуглила Макса, что теперь делала примерно раз в неделю. Как всегда, я уставилась на его единственную имевшуюся в интернете маленькую фотографию: изображение профиля в «Линкедин», на котором он был в белой рубашке и зеленом галстуке. При увеличении снимок распадался на пиксели. Недавно я отказалась от другой сомнительной привычки – просматривать профили его коллег в «Линкедин», чтобы узнать, нет ли там сведений о том, где он бывает. Ничего такого там не было, просто куча информации об их клиентах и взаимодействии с налоговым управлением и казначейством. Я гадала, как долго буду предаваться этому ритуалу, учитывая, что мы с Максом теперь провели порознь столько же времени, сколько вместе.

Я погуглила полное имя Фредди. Конечно, ничего не нашла. Ему было семь дней от роду. Если бы он только знал, как ему повезло: его жизнь представляла собой нетронутый снежный покров, на котором еще никто не наследил. Жаль, что он не мог осознанно наслаждаться этим периодом. Сколько результатов появится в поисковой выдаче в конце его предполагаемой стодвадцатилетней жизни? Какую кучу информации он о себе оставит?