Мои останкинские сны и субъективные мысли

Эту фразу произносит почему-то очень тихо – почти шёпотом. И озирается на соседей. Но они не услышали.

Снова задумалась.

А потом тоскливо застонала.

- Но нельзя же так воровать?! Меня вот – ждёт нищенская пенсия. Я же тоже работала?!

Теперь моя очередь растеряться:

- Я понимаю Ваши эмоции. Понимаю Вас.

Мне искренне её жалко. А от моих слов она размякла. Сразу сникла.

- Почему? Ну, почему? Скажите? Почему такая несправедливость?! Я разве не заслужила.

- Заслужили, - не специально добиваю её.

И тут она расплакалась.

- Посмотрите на весь этот ажиотаж. Сколько в газетах его поддерживают. Жалеют. Почему из-за других так люди не вступаются?! Что – у нас больше ничьи права не нарушают?

- И в этом Вы правы…

- Почему такие пикеты в поддержку других осужденных не устраивают?!

- Это точно!

Несколько минут наблюдаю и жду, пока женщина наплачется.

- Я согласился бы с лозунгом на Вашем плакате… Даже встал бы рядом с Вами… При условии, что на скамье около Ходорковского сидели бы остальные олигархи. И отвечали бы по закону за каждый рубль своего капитала. Если бы люди, у которых сейчас оказалась в руках власть, не превращали процесс в показательный. Если бы было не так, как тут – как цирк. И суд этот, и всё это околосудебное шапито.

Женщина меня не перебивала. Выслушала, и стала вытирать слёзы. Руками. Как это делают дети.

- Путин всех их посадит! – ответила она, уставившись взглядом перед собой.

И быстро-быстро закивала, словно убеждая саму себя в этой мысли.

- Да? – не смог скрыть я сарказма – не хотел обидеть женщину. – Не стоит в это верить.

Женщина тяжело вздохнула, с усилием преодолев грудное рыдание.

- Кому-то мы должны же верить!

Ну, что я мог ей возразить на это?..

- А Путин не ворует?

Я спросил, а она закричала:

- Кто? Путин?

Верят. Вот она – вера. Как в Бога. Религиозный дух вечен.

Хотел рассказать ей про ООО «Байкалфинансгруп» [2] . Но был неуверен, что мне поверит. Тем более, она теперь знает, кто я по национальности. Значит, априори мне нельзя верить. А, может, стоило рассказать…

В конце разговора извинился, что не представился в начале. Назвавшись, спрашиваю – как её, мол, зовут. Просто. Из вежливости. Не для записи. Мы ведь её даже не снимали.

- Не надо, - жалобно попросила она. – Не надо. Прошу Вас.

И мне стало очень жалко эту испуганную женщину.

Да, жалко.

Потому что в 90-е не всё было так безоблачно. Потому что эпоху Путина родила эпоха «шоковой терапии». Циничной, жестокой. Шоковой для одних. Для подавляющего большинства, особенно для тех, кого называли «совками» - а ведь это наши родители. А для других – наиболее бесстыдных, беспощадных – терапия стала мягкой и благодатной. Эти богатели и жирели на общем добре – одни циничные махинации с т.н. «обналичкой» и «залоговыми аукционами» чего стоят! – равнодушно наблюдая, как миллионы опускаются на дно.

А на что они рассчитывали – на любовь? сочувствие? тех, кого они сами открыто презирали?

Мог честный человек в 90-е стать миллиардером? Не богатым, а миллиардером? Говорите, социальные программы у них были? Да, и у ЮКОСа такие проекты – реализуемые, работающие – существовали. И что? Социальные программы – это подачки. Помочь троим сиротам, при этом несколько тысяч людей сделать нищими. Да, обворовать. Это и есть благотворительность.

«Совки»? А мне их жалко. Я их понимаю.

Патерналисты ? Все равно жалко. Мои родители тоже патерналисты.

Наивные? Лучше наивность, чем социальный цинизм. Чем гражданский пофигизм.

Все то поколение, сломавшихся в 90-е, жалко. Потому что они люди в первую очередь. Презирать одну часть своих сограждан, называя их «совками» и быдлом, пренебрегать их чувствами и правами, их позицией, это тот же «совок». Равнодушно наблюдать за их нищетой и невозможностью – неспособностью! – приспособиться к т.н. рыночным отношениям – это тоже «совок». Цинично рассуждать в либерально-демократических СМИ о пользе для общества их физического исчезновения, гибели и сокрушаться, что этого придётся ждать, дескать, нужно какое-то время – это фашизм. И даже думать об этом – это тоже фашизм.

Молодые и поджарые тоже становятся старыми. Тоже выйдут на пенсию.

Возможно, наверное, потому что я тоже старею.

Да, жалко. Как жалко и родителей Ходорковского – трогательных старичков.

Всех жалко.

Наверняка и у Платона Лебедева есть пожилые близкие родственники. Но вот про них, правда, никто не рассказывает: не снимает про них фильмы и репортажи, не берёт у них интервью, не зовёт в эфир радио «Свобода» и «Эхо Москвы»…

А их тоже жалко.

Та женщина – я наблюдал за нею – минут через пять после нашего разговора сложила свой самодельный плакатик в сумку и направилась в сторону метро. Сгорбившись и волоча ноги.

Я пожалел, что довёл её до слёз.

А… Ну, да. Сам суд…

Сам процесс…

А что процесс. Как снаружи, так и внутри.

Да, кстати, там был и третий обвиняемый.

Андрей Владимирович Крайнов [3] .