Мой отчим - советский пенсионер

На следующий утро отчим сообщил матери, что имел телефонный разговор с одним из сальских знакомых-автолюбителей, и вынужден срочно уехать домой. Мама вскинулась, заметив, что ехать стоит всем вместе, и отчим не стал с нею спорить, — для вида, как я поняла.

Однако, вернувшись с вокзала, он горестно заметил, что смог купить билеты только на разные поезда! Мама сделала сердитое лицо, но дядя Семен мигом успокоил ее объяснением: он хочет, чтобы "его девочки" ехали в самом лучшем вагоне, и только на нижних полках! Но в сегодняшнем дневном поезде полно месте, однако, все нижние полки в купе разобраны, и даже плацкартные вагоны переполнены, поэтому он осмелился купить нам на завтра два билета в купе. Две нижние полки… все наши купленные вещи он увезёт с собой, чтобы мы смогли ехать совсем без поклажи.

Словом, мамино недовольство улеглось в два счета, осталась лишь грусть от необходимости расстаться с мужем на краткий срок. У меня было гораздо тяжелее на душе: я боялась за будущее отчима, переживала о маме, и еще немного грустила безосновательно.

Свой маленький роман с Эдуардом, моим мужем и возлюбленным, моим первым мужчиной, я твердо решила выбросить из памяти навсегда. Пусть пройдёт время, — я смогу все забыть. И тогда, без лишнего проявления чувств и выражения обид, мы оформим развод. Надеюсь, с матерью Эдуарда все будет в порядке. Но как жаль, что Эдуард оказался именно таким: красивым и несерьёзным! Или вероломным? Но можно ли ждать верности от красавцев? Они не виноваты, что такими родились, и женщины сами вешаются к ним на шею, чтобы украсть свой кусочек счастья… всё, забыла!

Мы распрощались с отчимом ближе к обеду. Мама собрала ему в дорогу кучу вещей: несколько чемоданов были битком забиты. И продовольственная сумка ломилась от снеди: хватило бы на целый полк солдат, не то, что одному дяде Семёну на сутки. Порой в своей заботе мы, женщины, переходим границы…

Мама распрощалась со своим мужем ласково, но сдержанно, как всегда. Я же неожиданно бросилась к нему на шею, в тот момент, когда Семен Васильевич уже готовился забраться на сиденье рядом с таксистом. Отчим прекрасно понимал мотивы моей неожиданной нежности, объяснявшейся элементарным беспокойством за него. Он еще раз расцеловал нас обеих в щеки, и уехал. Мама вдруг сказала, когда мы поднимались по лестнице, чтобы не ждать лифт:

— Я так счастлива, Зоя, что ты смогла полюбить Семена…отчима… Так я боялась, что вы не найдете с ним совместного языка… Такая невероятная редкость — ваши отношения: он к тебе как к дочери родной отнесся, и ты к нему — как к отцу. Просто чудо! Родные люди, — и те не всегда могут похвастаться подобной привязанностью друг к другу! Знаешь, ведь вчера, когда мы были в гостях, Семушка сказал Петру Никандровичу, что ты — его настоящая дочь, просто мы с ним прежде вместе не жили, у него другая жена была… — Мы зашли в номер, мама переоделась в изумительный халат, напоминавший тот, что я вчера видела у Лины, только бирюзового оттенка, — и продолжала:

— И друг поверил Семену, я думаю: он еще после твоего прихода обратил внимание, что у вас телосложение похоже и даже разрез глаз. Ну, ты представляешь?

— точно, — подтвердила я. — Мы с дядь Семеном во всем схожи, даже в образе мыслей! — слава Богу, что мама не поняла моей иронии…

И тут к нам в дверь тихонько постучали. Так негромко, неуверенно, что у меня даже сердце захолонуло. Кто, что, почему? Похоже, нервы сдают.

— Мамочка! Если будут меня спрашивать, скажи, что я уехала домой. Срочно уехала вместе с отчимом. Пожалуйста! — я ухватила мать за руку, ощутив гладкость шелкового халата, и шептала ей на ухо, словно боясь говорить вслух.

— Ну, хорошо! — Мама не стала спорить от удивления. И так же шепотом спросила: — Но кто к нам придти можешь? Что ты темнишь, Зоя? Хорошо, если вдруг, паче чаяния, тебя кто-нибудь спросит, скажу, что тебя нет. — И мама пошла к дверям с видом разбуженной королевы: с длинными рыжими волосами, распущенными по спине, с недовольной улыбкой… Хороша моя мама!

Махнув рукой, я умчалась в соседнюю комнату и заперлась на задвижку, словно испуганный заяц. Вела я себя довольно глупо, уверена, но ничего поделать с собой была не в силах. Что теперь мать подумает? Вдруг горничная пришла делать ежедневную уборку? Мания преследования развивается явно…

Однако, в соседней комнате слышались тихие голоса. Будь то горничная, мать уже позвала бы меня обратно, смеясь над моею пугливостью. Но прошло несколько минут, а меня никто не звал: мама негромко беседовала с кем-то, но не у нас в номере: очевидно, она стояла в дверях, не приглашая пришедшего к нам. Мне причудился ее тихий смех и отдаленный мужской голос. Слов никаких не доносилось, лишь отзвуки голосов.