Мой отец - Фидель Кастро

Когда я входила в кабинет к маме, то обычно наблюдала такую картину. Беременная негритянка, мамина секретарша, спала на диване, подняв вверх ноги. А мама перебегала от одного стола к другому, работая за себя и за спящую секретаршу. Увидев меня, Фея подносила палец к губам, предупреждая о том, чтобы я, не дай Бог, не разбудила бедную женщину.

Я очень любила приходить в лабораторию генетики. Сами сотрудники называли свою лабораторию цирком, потому что «как же иначе назвать горбатого, хромого и карлика».

У генетиков была огромная банка, наполненная зародышами. Они разрешали мне забирать все, что казалось мне интересным, для моей лаборатории. Я уносила эти подарки в комнату над гаражом, помещала их в банки с растворами собственного изобретения и заливала их сургучом. Это были мои гомункулусы и инкубусы.

Доктор Гранадос, лучший друг Че, взял меня к себе в ассистентки. Он проводил опыты на кроликах. Суть этих опытов состояла в том, что у подопытного животного под общим наркозом с помощью электрода разрушался тот отдел головного мозга, который управляет процессами питания в организме. Иначе говоря, с удалением этого отдела у животного, по предположению доктора Гранадоса, должно потеряться чувство сытости, то есть кролик стал бы очень прожорливым и за счет этого быстро бы набирал вес.

Но эти опыты оказались слишком дорогими и не оправдывающими себя. Большинство подопытных кроликов заснули вечным сном. Я радовалась, что друг Че имел дело всего лишь с кроликами, а не с людьми.

А в моей жизни вот-вот должны были наступить значительные перемены. В школу пришло сообщение о конкурсе по отбору детей в балетную школу. Я приняла участие в конкурсе и была принята.

Так начался самый лучший период в моей жизни, о котором я с радостью вспоминаю.

Мы изучали языки и музыку, а в конце недели нас водили на балет Алисии Алонсо.

В балетной школе не ходили строем, не заучивали наизусть лозунги. И форма у нас была другая — черные юбки и белые блузки.

Я сильно похудела и вытянулась. У меня изменилась походка. Я стала ходить, как Чарли Чаплин, вывернув носки наружу.

Мне нравился балет, мне нравилась эта школа. Мне казалось, что я попала в страну чудес. В полдень, несмотря на невыносимую толчею в автобусах, ко мне приезжала Тата и привозила горячий обед. Она ни за что не хотела соглашаться с тем, чтобы я питалась всухомятку.

Рядом со школой продавали мороженое. Это было единственное место в Гаване, да и на всем острове, где можно было купить мороженое, поэтому очередь всегда была огромной. Сюда приезжали люди из разных концов города и выстаивали длинные очереди, но, как сказали бы французы, Париж стоит мессы. Награда за мучительное ожидание была велика. Мороженщик Коппелиа предлагал на ваш выбор целых двадцать четыре сорта мороженого! Можно было купить даже томатное.

В это время в моей жизни произошло еще одно очень важное событие. Во мне проснулся поэт. Вероятно, сказывалось влияние Франции, песни которой еще звучали во мне. В моей душе рождались стихи. Я решила поделиться с мамой своим сокровенным и принесла ей свое первое в жизни произведение.

— Я написала это для тебя, — сказала я, протягивая маме свою поэму.

Мама была так сильно впечатлена, что показала поэму своим друзьям-художникам. Тем самым, которые однажды, в порыве любви к абстрактному пуантилизму, осквернили своими картинами все стены и всю мебель в квартире. Эти люди воспринимали мою маму как меценатку. Прочитав мою поэму, художники решили, что ее обязательно нужно напечатать в каком-нибудь журнале. Они пустили в ход свои связи, и вскоре моя поэма была опубликована в отвратительном еженедельном журнале «Пионер».

В воскресенье я проснулась от крика и грохота, издаваемого моей подругой толстушкой Тотой. Она прыгала по лестнице и вопила:

— Алина! Алина! Вставай! Ты в «Пионере»! Там твоя поэма и твоя фотография! Ах, моя дорогая худышечка! Как же я рада! Мы же с тобой подруги, правда?

И она стала меня трясти и душить в своих жарких объятиях.

Это известие потрясло меня. От ног к голове пробежала дрожь, пронзив живот и обдав меня горячей волной. Я взорвалась в приступе смеха и рыданий. И хоть это напоминает описание оргазма, я пережила, скорее, апогей тоски.

Грусть и радость не так уж далеки друг от друга. Мне было радостно, но вместе с тем и грустно. Я очень огорчилась от того, что теперь мои самые сокровенные мысли стали общим достоянием. Я доверила Фее самое интимное, а она рассказала об этом всем. Моя Фея предала меня.

Снимок, помещенный в журнале, был сделан Альберто Кордой. Я стояла возле трибуны во время выступления Фиделя. Вид у меня был очень усталый и к тому же довольно глупый. Эта фотография разозлила меня, но не настолько, как биографические сведения обо мне: «Алина знает французский язык и любит играть в куклы…» Ну просто портрет кисейной барышни… Эдакой маленькой буржуа…