Нати, если бы ты знала, какую суровую школу я прохожу в тюрьме! Здесь я заканчиваю ковать свое видение мира и уже окончательно определил, в чем состоит смысл моей жизни. Я не знаю, долгой или короткой она окажется, удастся ли мне сделать что-нибудь значительное или жизнь будет прожита зря. Но я еще больше окреп в своей решимости бороться и в готовности пожертвовать многим во имя этой борьбы. Я презираю существование, смысл которого заключается в стремлении к комфорту и личной выгоде. Я не жалею о своей судьбе и о судьбе своих товарищей — каждый из них пожертвовал крохотным миром собственной жизни ради великого мира идей. Когда-то мы с радостью будем вспоминать эти горестные дни: завтра, когда облака рассеются и взойдет солнце, мертвые поднимутся на свой Олимп, и в небе Кубы, как громовые раскаты, раздастся хлопанье их крыльев. Ты видишь, бумага уже кончается, а я еще не ответил на все твои вопросы. Я хотел бы ответить на каждую строчку твоего интересного письма. Но я обещаю тебе продолжить свой ответ в следующем письме, которое я скоро напишу(…) Я не хотел бы, чтобы письма, которые ты мне присылаешь, явились причиной твоей головной боли. Но когда я думаю о том, где и когда ты их пишешь, то понимаю, как трудно тебе приходится.
Цензор, который читает нашу переписку, производит на меня впечатление приятного, воспитанного и образованного молодого человека.
Не знаю, придет ли это письмо к Новому году. Если ты и в самом деле верна мне, то вспомни обо мне за праздничным столом и выпей за меня стакан вина. А я мысленно буду с тобой.
Фидель».
* * *
Я стала его глазами и ушами за пределами тюрьмы. Я пыталась донести до него весь вкус жизни, представить его воображению калейдоскоп красок и запахов, внести хоть немного света в серую клетку камеры. А он приклеивал к письму крылышко заблудившейся бабочки. Я старалась помочь ему заполнить время, которого в тюрьме было так много. Я вела себя с ним так, как учитель со способным учеником или мать с сыном, который от долгой болезни разучился двигаться. Я провоцировала его на рассуждения. Я хотела, чтобы он раскрылся. Я забрасывала его вопросами, тщательно отбирала и отправляла ему книги и просила его комментировать прочитанное. Вот что он мне отвечал:
«Ты спрашиваешь у меня, был ли бы Роллан таким великим, если бы он родился в XVII столетии. Как ты думаешь, писал бы я тебе эти письма, если бы не знал тебя?(…)