Человеческая мысль нерушимо обусловлена обстоятельствами эпохи. Что касается политического гения, то берусь утверждать, что он целиком зависит от своего времени. В эпоху Катилины Ленин был бы всего лишь пламенным защитником русской буржуазии. Если бы Марти жил в то время, когда англичане брали Гавану, он вместе с отцом защищал бы испанский флаг. Кем были бы Наполеон, Мирабо, Дантон и Робеспьер в эпоху Карла Великого, как не бесправными крепостными или никому не известными обитателями какого-нибудь мрачного феодального замка? Юлий Цезарь никогда не перешел бы Рубикон в первые годы существования Республики, до того как обострилась классовая борьба, потрясшая Рим, и не возникла и набрала силу огромная партия плебеев, сделавшая необходимым и возможным его приход к власти(…)
По этому поводу мне казалось любопытным, что французские революционеры всегда имели большое влияние со стороны римлян. Читая, по твоему настоянию, „Историю французской литературы“, я узнал, что Амио, французский писатель XVI века, перевел с английского „Сравнительные жизнеописания“ и „Моралии“ Плутарха. Воспоминания о великих людях и великих событиях Греции и Рима, описанные в этих книгах, послужили своего рода справочными данными, руководством к действию для главных действующих лиц Великой Революции. Но то, что является очевидным для политического гения, вовсе не касается гения художника. Здесь я присоединяюсь к мнению Виктора Гюго, который утверждал, что в поэте и художнике живет бесконечность. Именно бесконечность дарит гениям их не подвластное времени величие. Бесконечность, живущая в искусстве, чужда прогрессу. Искусство может способствовать и нередко способствует развитию прогресса, но оно не зависит от него. Искусство не подвластно переменам, происходящим в жизни общества, в языке. Рождаются новые языки, умирают старые. А искусство продолжает жить. Его нельзя изменить и сосчитать. Его нельзя подчинить какой-то другой сфере. Оно чистое, полное и божественное во все времена — и в эпоху варваров, и в эпоху высших достижений цивилизации. Искусство может иметь разные формы в зависимости от характера гениев, творящих его. Но оно всегда равно себе самому. Оно превыше всего!
Роллан мог родиться полвека назад и был бы таким же великим, как Бальзак и Гюго. Если бы Вольтер появился на свет раньше на пятьдесят лет, он выражал бы свои идеи в другой форме, как если бы я писал письмо не тебе, а другой женщине…»