Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!»

«Немцы наверняка обвинят наших трех европейских союзников в осуществлении политики, приведшей к войне. Я это говорю потому, что все трофейные документы Министерства иностранных дел, которые я видел, приходят к одному выводу: «У нас нет выхода; мы должны бороться; мы окружены; нас душат». Как будет реагировать судья, если это станет известным во время процесса? Я думаю, он скажет: прежде, чем я кого-либо осужу как агрессора, он должен описать здесь свои мотивы»[481].

Немецкого министра иностранных дел успешно лишили в Нюрнберге возможности откровенно рассказать о своих мотивах. Союзники по антигитлеровской коалиции воспользовались «международным правом» убить министра иностранных дел своего военного противника, основанием для этого явилось попросту примитивное право победителя. Установленный задним числом статут суда, сверх того решительно урезавший права «обвиняемых», позволивший законодателю, обвинителю и судье объединиться в одном лице и, кроме многочисленных мелких отступлений от юридических норм, нарушивший также принцип всеобщей действенности законов, — это относилось исключительно и только к немецкой внешней политике, — не может служить основанием для надлежащего судебного процесса. Принятый задним числом закон или, как он назывался в Нюрнберге, «статут», который должен был служить юридическим основанием для приговора, является насмешкой над любым западным понятием правосудия. Осуждение отца в присутствии советского судьи за ведение агрессивной войны против Польши, хотя Советский Союз действовал против Польши таким же образом, впечатляюще доказывает беззаконие этого так называемого судебного процесса.

По окончании сбора доказательств, то есть еще до оглашения приговора, меня на несколько дней привезли в Нюрнберг, заперев в камере крыла для свидетелей, чтобы я смог, через зарешеченное окошко и в присутствии охранников с обеих сторон, поговорить с отцом минут десять в день. Нам обоим, собственно, было ясно, каким будет вынесен приговор; не потому, что отец в судебном смысле был «виновен», а потому, что суд однозначно вел процесс к смертному приговору. По оглашении приговора, бывшего, как мы оба и ожидали, смертным, мне больше не дали возможности попрощаться с отцом. После визита в Нюрнберг и разговоров, что я там вел, я наметил для себя список имен обвиняемых, которые, судя по ходу процесса, должны были ожидать смертный приговор; мое предсказание в точности оправдалось.

Отец хотел, «если его не устранят», как он выразился, имея в виду вероятный смертный приговор, заняться написанием мемуаров. Я обратился к нему с просьбой в этом случае отчетливо выразить его различные суждения о Гитлере. Я думал при этом в первую очередь о его усилиях предотвратить войну с Советским Союзом. Я знал, как уже описано, с самого начала об этих столкновениях. Однако отец в ходе процесса сознательно отказался рассказывать трибуналу победителей о своих расхождениях с Гитлером. В последнем письме к матери (от 5 октября 1946 года) он написал об этом:

«Я не хотел перед этим судом говорить о тяжелых разногласиях, которые были у меня с Гитлером. Иначе немецкий народ сказал бы по праву: «Что это за человек, он был министром иностранных дел Адольфа Гитлера, а теперь, по эгоистическим причинам, перед чужим судом оборачивается против него». Ты должна это понять, как это ни тяжело для нас обоих и для детей. Но без уважения порядочных немцев и, прежде всего, без уважения к самому себе я ведь не смог и не захотел бы дальше жить (…)».

Сегодня я благодарен тому, что отец в своей защите по отношению к Гитлеру не пошел «низким путем». В наших разговорах он жаловался на общую бесхарактерность, которую можно было наблюдать в Нюрнберге. Это были короткие разговоры с отцом, очень сердечные, мы говорили спокойно, сознавая, что побеждены всесильной судьбой, изменить которую было не в нашей власти. Мне следует не пропустить то, что д-р Вернер Бест в итоге констатировал по поводу «Нюрнберга»: «Р. (Риббентроп) в эти последние месяцы своей жизни производил во всех отношениях достойное впечатление. …И с таким же самообладанием он взошел на эшафот».

Я вправе завершить портрет отца словами Теодора Фонтане:

«Мертвые больше не могут защищаться, поэтому им надлежит еще больше справедливости».

Печальные последствия

Если бы я тебе хотел зла, я пожелал бы тебе знаменитого отца!

Китайская пословица

Каждый, кто из вышеизложенного хоть немного познакомился с моей жизнью с 1933 по 1945 год, сможет понять приведенную цитату, она тем более справедлива в отношении этапа моей биографии, начавшегося 8 мая 1945 года. Однако, возможно, после прочтения станет ясно, что даже эта судьба — быть сыном отца с известным именем, судьба, от которой не уйти, — имеет две стороны, отрицательную, но и положительную. Имя означало, по крайней мере, с 1934 года, вызов, растущий для меня в той мере, в какой известнее и значительнее становилось положение, занимаемое отцом.