Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!»

«Бонне назвал дружбу с Англией краеугольным камнем французской политики. Согласие никогда не было настолько полным, как сегодня. В случае войны, в которую будут втянуты обе страны и которую от всего сердца надеялись избежать, все силы Великобритании будут находиться в распоряжении Франции и все силы Франции — в распоряжении Великобритании. По этой причине существует взаимный интерес к увеличению военной мощи до высшего предела. (…)»

Отношения с Советским Союзом характеризовались тем, что Франция во время сентябрьского кризиса вторично установила контакт с Москвой в духе пакта взаимопомощи. Что касается отношений с Польшей, то достаточно напомнить о том, что польский министр иностранных дел Бек заявил: польско-французская дружба неизменно является одной из основ польской политики. Франция осталась верна договорам, заключенным с Советским Союзом и государствами Центральной и Восточной Европы. Затем Бонне констатировал свою солидарность с внешнеполитическими заявлениями Рузвельта.

Премьер-министр Даладье направил воззвание к обеим палатам, призывая решительно поддержать правительство. (…) Требуется, однако, противопоставить категорическое «нет» требованиям определенных соседей. Франция не может проводить политику отречения, она должна быть бдительной всюду, где французские интересы поставлены на карту[215].

Посланник Шмидт, бывший членом немецкой делегации, сообщает: не требовалось и хамской выходки группы польских офицеров в штатском, передававших в ресторане, указанном польским Министерством иностранных дел для членов немецкой делегации в качестве места встречи, немецким гостям листок, на котором стояло на немецком языке: «Перед заказом данцигского Гольдвассер (крепкий спиртной напиток) прочтите, пожалуйста, гарантийное обязательство французского Национального собрания», чтобы установить воздействие на Польшу французского «разворота»[216].

При поддержке из Парижа и, тем самым, также и из Лондона Бек полагал возможным продолжать свою политику «Balance of Power» (баланса сил) между Рейхом и Советским Союзом. Это означало отказать немецким желаниям тесного сотрудничества и отвергнуть немецкие предложения. Являлось ли умным сопроводить это «нет» бестактностями, вроде той, когда представители польского военного министерства, не принеся извинений, заставили германского министра иностранных дел при возложении венка у памятника Неизвестному Солдату ждать 25 минут, и другими подобными — скорее вопрос квалификации Бека, чем большой политики.

Если с немецкой стороны с визитом отца в Варшаву связывались определенные надежды на завершение консолидации немецкой позиции в Центральной Европе великодушным устранением территориальных проблем с Польшей, то после парламентских речей Даладье и Бонне пришлось иметь дело с радикально изменившейся ситуацией. «Большая Антанта» предпринимала expressis verbis огромные усилия, чтобы поднять свое вооружение на наивысший уровень. Союзы Франции в Восточной Европе обозначались в качестве основы французской политики и, как позволительно допустить, вместе с тем также и британской. Бонне вновь учредил «présence» Франции в Восточной Европе. Надежда, что умеренность обеих западных держав в отношении Восточной Европы откроет Польшу в ее собственном интересе немецким предложениям, была разрушена сменой направления франко-английской политики. Возобновленную серьезную опасность для рейха со стороны окружающих его блоков невозможно было игнорировать. Объявление исключительных усилий по вооружению, сделанное главой французского правительства, не предвещало ничего хорошего.

Естественно, у отца и его близких сотрудников уже тогда, в Варшаве, возник вопрос, что вызвало переворот во французской политике. Отец видел в речи Бонне однозначное изменение курса французской политики по отношению к позиции, занятой французским министром иностранных дел в парижских переговорах с ним. По высказываниям его сотрудников, отец полагал уже в Варшаве, что переворот во французской и вместе с тем также польской политике был вызван в первую очередь вмешательством Рузвельта и его посла в Париже Уильяма Буллита.