Мой отец Пабло Эскобар. Взлет и падение колумбийского наркобарона глазами его сына

В начале 1980-х у отца не было ни потенциальных врагов, ни счетов с законом. Тем не менее, его растущая экономическая мощь привела к необходимости нанять первых телохранителей: юного преступника из Ла-Эстрельи Рубена Дарио Лондоньо по прозвищу Юка и Гильермо Сулуаги, известного как Подиум.

Вскоре после этого отец осознал, что ему еще нужен кто-то, кто мог бы всегда сопровождать его на втором мотоцикле или рядом с водительским местом в машине. Он искал, он проводил интервью, он тестировал кандидатов, но никто не мог за ним угнаться, пока, наконец, не появился Луис Карлос Агилар, больше известный под прозвищем Грязь. Агилар сумел-таки пройти сложный мотоциклетный тест отца: тот выезжал на встречную полосу, на большой скорости мчался по круговым перекресткам и проскакивал по тротуарам, возникавшим на его пути. Грязь начал работать с Пабло в 1981 году и сразу же получил мощный мотоцикл Honda XR-200 и автомат.

Однажды отец пришел домой со своими первыми тремя телохранителями и объявил, что они будут сопровождать нас двадцать четыре часа в сутки. Со временем он, мать и я, а затем и сестра Мануэла оказались под постоянной защитой армии преступников.

Из-за нашего образа жизни большую часть детства я провел в окружении самых страшных преступников страны. Пока мы были в бегах, моими товарищами по играм и компаньонами в путешествиях были люди, которых я знал лишь по прозвищам: Зубочистка, Арчибальд, Агония, Серьга, Отто, Грязь, Пинина, Подиум, Тощий Череп, Рябой, Штиль, Малыш, Се́форо, Бездельник, Смурф, Хомут, Задний ход, Детектив и многие другие. Именно тогда и именно поэтому они стали для нас едва ли не самыми близкими людьми. Помню, что, когда враги отца говорили, что у него есть армия наемных убийц, он обязательно пояснял шутливым тоном, что это его «армия безумцев».

Из тех, кто присоединился к отцовской «безумной компании бандитов», стоит особо упомянуть Паски́на – парня, особенно выделявшегося подчеркнуто «мафиозным» стилем: его отличали чванство, виртуозное владение жаргоном лунфардо[43], а также пристрастие к «самочкам» и «наркосучкам» – бесчисленным любовницам, чьи голые тела по его заказу изображали на золотых подвесках, ожерельях, кольцах, браслетах и часах. У него всегда был при себе револьвер Smith&Wesson 38 калибра и АК-47 (который, впрочем, не стрелял).

В бегах у меня не было друзей моего возраста, поэтому в футбол или «Нинтендо» я играл со своими телохранителями. А когда нас было мало, мы играли в «собачку» – один человек должен был отобрать мяч у остальных, как правило, – восьми или десяти. Я оказывался «собачкой» довольно часто, и меня очень бесило, что мне почти никогда не доставался мяч.

Впрочем, на самом деле друзей среди сверстников у меня не было потому, что многим моим одноклассникам из школы Сан-Хосе-де-ла-Саль родители запретили со мной общаться. Все-таки сказать, что ты сын Пабло Эскобара Гавирии – совсем не то же самое, что сказать, что ты сын Габриэля Гарсиа Маркеса. Разумеется, это повлекло за собой разного рода дискриминацию.

Я не вырос в «Загородном клубе», несмотря на то что жил от него в двух шагах. Не могу сказать, что я или отец дружили с элитой общества, потому что эти люди приходили к отцу только с предложениями продать ему за доллары собственность и произведения искусства или с просьбами взять их в его бизнес; никто из них не хотел стать отцу другом. Пабло всегда окружали самые отпетые люди, и именно их я считал своей большой семьей и своими друзьями: таков был мир, в котором я вырос, моя единственная осязаемая реальность.

Возвращаясь к наркоторговле, я должен отметить, что строительство Неаполитанской усадьбы круто изменило жизнь всей моей семьи. Усадьба стала своего рода плацдармом, откуда днем и ночью в Мексику, Центральную Америку, страны Карибского бассейна и США вылетали самолеты с кокаином. Если вылет был ночным, в начале и в конце взлетной полосы рабочие отца устанавливали обручи, похожие на те, что используют в цирках, и поджигали их, используя авиационный керосин, – он горел ярко и подолгу не гас. Затем они зажигали десятки фонарей и факелов по обе стороны трассы длиной почти в километр, показывая ее границы.

Помню, как однажды в новогоднюю ночь отец сел во внедорожник и поспешил на взлетно-посадочную полосу. Это были первые наши новогодние праздники в Неаполитанской усадьбе, когда там весь месяц выступал Пасто́р Лопес со своей группой. Однако, насколько я понял из его разговоров со своими людьми, вот-вот должен был приземлиться самолет из Мексики. На часах было одиннадцать. Отец с рабочими зажгли обручи, фонари и факелы, и самолет действительно приземлился без заминок. Не прошло и десяти минут, как на борт загрузили новую партию кокаина, сменили регистрационный номер и флаг судна, и оно снова взлетело. Люди отца потушили свет и вернулись на вечеринку – даже до того, как часы пробили полночь.