Мой отец Пабло Эскобар. Взлет и падение колумбийского наркобарона глазами его сына

Через несколько дней он получил от партизан сообщение о том, что некоторые члены никарагуанской хунты были готовы предоставить ему и другим мафиози с семьями убежище в обмен на экономическую помощь, необходимую им из-за санкций США. Соглашение включало разрешение использовать некоторые регионы Никарагуа как платформу для продолжения торговли кокаином. Даниэль Ортега[56], на тот момент – кандидат в президенты Никарагуа от Сандинистского фронта национального освобождения (СФНО)[57], даже направил чиновников, которые должны были помочь нам всем обосноваться в Манагуа, столице страны.

Отец видел в Никарагуа реальную возможность многое начать заново, и убедившись, что Мануэла в Медельине чувствует себя хорошо, родители со мной отправились в Никарагуа на коммерческом самолете. В аэропорту нас встретили высокопоставленные сандинистские чиновники и на правительственном «Мерседесе» отвезли в огромный старый дом, где мы встретились с Мексиканцем, его женой Глэдис и их четырьмя телохранителями. Вскоре приехали бабушка Эрмильда и тетя Альба Марина, и почти сразу же отец вызвал нашу охрану – Пинину, Паскина и еще с дюжину наемников, чьи прозвища я уже не помню.

С самого начала мы возненавидели этот дом. Мрачный, окруженный трехметровыми кирпичными стенами со сторожевыми башнями, с вооруженными до зубов охранниками на каждом углу. Мы даже нашли книгу с историей этого места, и если ей верить, в прошлом там произошло немало убийств. Недостатка в пище не было, но кто занимался наполнением холодильника, мы не знали, хоть и было понятно, что это кто-то от правительства.

Жить в Манагуа было невозможно: для борьбы с сандинистами Америка переправила через границу Коста-Рики и Гондураса солдат «Контрас», которые в 1979 году свергли военный режим Анастасио Сомосы, и теперь в стране шла гражданская война. Город фактически был в осаде, кругом стояла разруха – здания в руинах, закрыты магазины и офисы, даже аптеки не работали. Постоянно велись перестрелки. У отца были при себе сотни миллионов долларов, но тратить их было не на что.

Помню, что большую часть времени я молчал или ревел. Я умолял родителей вернуться хотя бы в Панаму. У меня даже не было игрушек – мы сбежали в такой спешке, что я оставил там даже мотоцикл. Все развлечения сводились к походам с матерью и женой Мексиканца в массажный салон рядом с домом, слушать с Пининой колумбийские футбольные матчи по радиотелефону и соревноваться, кто убьет больше мух в комнате, которая постоянно ими кишела.

– Я за три месяца видела свою дочь только на единственной фотографии, которая у меня была, – пожаловалась мать, когда мы разговаривалили об этом периоде нашей жизни. Несмотря на то, что дядя Марио каждый день фотографировал Мануэлу, он не отправлял нам снимки, опасаясь, что это выдаст властям наше местонахождение.

Пока мы день за днем влачили это жалкое существование, отец, Мексиканец, пара никарагуанских солдат и американский пилот по имени Барри Сил обшаривали Никарагуа в поисках новых площадок и маршрутов. Несколько дней они обследовали с вертолета многочисленные озера и вулканические цепи страны, разведывая наилучшие места для строительства лабораторий и взлетно-посадочных полос. Понимая, что создание инфраструктуры может занять некоторое время, для первых кокаиновых рейсов в южную Флориду они решили использовать небольшой аэропорт Лос-Брасилес неподалеку от Манагуа.

Первая отгрузка шестисот килограммов кокаина, упакованного в большие мешки, была запланирована на ночь понедельника 25 июня 1984 года. Самолет должен был пилотировать Сил. Ни отец, ни Мексиканец не подозревали, что попали в ловушку: пока они с Федерико Воном[58], чиновником из Министерства внутренних дел Никарагуа, ждали окончания погрузки, Барри фотографировал происходящее. На этих снимках можно рассмотреть даже лица солдат, грузивших товар. Самолет наконец взлетел. Пока Сил доставлял груз, отец с Мексиканцем продолжали работу, даже не подозревая о надвигающейся катастрофе.

Между тем я наконец умолил отца отпустить нас с матерью в Колумбию. Я давно жаловался на скуку, но он в ответ настаивал, что нас убьют, если мы вернемся. Теперь же отец неохотно согласился, – он устал от моего постоянного нытья. Мать обещала ему, что не выйдет в Медельине даже на балкон.

– Нет, Тата. Скажем ему, что вы поедете вместе: если мы этого не сделаем, он расстроится еще сильнее. Но уже в аэропорту придется признаться, что полетит он только в сопровождении моего помощника Тибу.

Так они и поступили. Узнав в аэропорту, что мать со мной не едет, я очень сильно расстроился и почувствовал себя брошенным. Я обнял родителей и никак не мог их отпустить.

– Я не хочу уезжать, если мама не поедет! – рыдал я, но отец был непреклонен. В конце концов он неохотно пообещал, что она полетит через несколько дней.

Мать позже говорила, что плакала денно и нощно: ни одного из ее детей не было рядом, она была окружена вооруженными людьми и брошена на произвол судьбы в воюющей Никарагуа. В отчаянии она даже попросила отца: