Мой отец Валентин Серов. Воспоминания дочери художника

Вслед за домоткановскими моделями проходят мимо нас московские и парижские. Последние уже совсем не похожи на домоткановские. Но Серов остается таким же, каким был и раньше. Он пишет «самых богатых», но не только не льстит им, а добивается последовательной правды; он мучит свои модели, заставляя их позировать ровно столько, сколько ему было нужно. Иногда он восхищается своей моделью, как, например, Идой Рубинштейн, знаменитой танцовщицей. Сеансы Иды Рубинштейн проходили на глазах Симонович-Ефимовой, и они описаны особенно «остро».

Мы узнаем из этой книги не только кого изображал Серов, кто ему позировал, но и как он работал. Как выбирал место, откуда писать пейзаж, как подбирал обстановку для портрета (иногда сам «устраивал» ее, расставляя предметы в интерьере), сколько сил потратил на то, чтобы «вдуматься», вжиться, понять натуру, а затем суметь воплотить свой замысел. Узнаем, как наслаивались разные впечатления, которые потом помогали выковаться тем или иным образам. Соображения Симонович-Ефимовой бывают, как правило, не только убедительны, но и интересны. Она считает, например, что немалую роль в работе над античными сюжетами сыграли впечатления, полученные Серовым не только в Греции в 1907 году, но и в Биаррице – в 1910-м. Черты суровой выразительности природы этой страны – страны басков, судя по описаниям автора воспоминаний, действительно можно найти в пейзаже «Одиссея и Навзикаи».

Многие современники Серова и исследователи его творчества писали о том, что художник на всем протяжении своего развития постоянно учился, воспринимал то новое, что было вокруг, сам шел вперед. Он не считал для себя зазорным рисовать рядом с учениками в какой-нибудь студии. Он следил за европейским искусством пристально и ревниво. Он не хотел отставать и от своих соотечественников. Но движение вперед могло быть для него только внутренним, органичным, бескомпромиссным. Новое он обязательно должен был «переварить», освоить, прежде чем «взять его на вооружение».

В настоящей книге есть немало страниц, посвященных этому качеству Серова.

Серов осваивает новые виды творчества, новую технику. Для басен он начинает применять офорт. Работая над «Похищением Европы», он вдруг обращается к живописи яичными красками. В Париже он работает над театральным занавесом. В последние годы жизни Серов лихорадочно, торопясь, желая успеть, разрабатывает эскизы настенных росписей. Он увлечен поисками большого монументального стиля. В этих исканиях Серов не был одинок. Врубель, Нестеров, Лансере, Петров-Водкин позже стремились открыть для себя новые перспективы в монументальном творчестве.

Но дело не только в новых видах искусства. Серов постепенно совершенствовал, а следовательно, и сознательно видоизменял свое видение натуры, свой живописный и графический стиль. Между «Девушкой, освещенной солнцем», «Девочкой с персиками», с одной стороны, и портретами Иды Рубинштейн, княгини Орловой, «античными» картинами Серова, с другой – большая разница, несмотря на то, что все эти произведения – и это ясно – созданы одним и тем же художником. Серов проделал колоссальную эволюцию. Он жил в такое время, когда искусство развивалось с молниеносной быстротой, как бывает почти всегда, когда время насыщено важными общественными событиями. Большинство современников Серова сохраняло свои авангардные позиции в художественной жизни только на каком-то определенном отрезке времени – либо в 80-90-е годы XIX столетия, либо на самом рубеже веков, либо после революции 1905 года. Таков был «закон поколений». Однако Серов нарушил этот закон. Он был все время впереди. И в конце XIX столетия и в начале нового века он сохранял передовые позиции и, создавая первоклассные произведения, подготавливал почву для развития мастеров следующих поколений.

Серов всегда учился сам. Но он учил и молодежь. Педагогическая деятельность Серова полно освещена в воспоминаниях его ученика Ульянова. Симонович-Ефимова добавляет к этому интересный материал.

Серов недолго преподавал еще в юношеские годы в школе своей тетки. Потом, через большой промежуток времени – в Московском училище живописи, ваяния и зодчества и в художественной студии Званцевой. Симонович-Ефимова приводит лишь несколько эпизодов, в которых Серов выступает как педагог. Но эти эпизоды весьма показательны.

Серов умел меткими определениями дать понять ученику его недостатки. Достаточно было сказать ему про изображения натурщиков или натурщиц одно лишь слово – «копченая» или «подсвечники», как становились понятными изъяны этюда. Иногда Серов поправлял чужие работы, и тогда он действовал покоряющим примером.

Серов недоверчиво относился к крайним исканиям молодых художников. Но он сдерживал себя, не желал подчинять себе художественную индивидуальность того или иного ученика.