Мой отец Валентин Серов. Воспоминания дочери художника

Симонович-Ефимова пишет о том, в каких условиях формировался Серов, и о том, как он жил. Перед взором читателя проходят скромные, простые квартиры Серова. В них же художник и работает. Тут нет ничего лишнего. Тут ничто не располагает к бессмысленному времяпрепровождению. В том, как квартира обставлена, чувствуется даже некоторый холодок, деловитость. Как это не похоже на квартиру или ателье иного художника, где царит артистический беспорядок, где на стенах развешаны бесчисленные этюды!

Читая воспоминания Симонович-Ефимовой, понимаешь, что этого великого мастера нельзя расчленить на «часть человеческую» и «часть художественную». Даже внешность Серова, так ярко здесь описанная, дает нам представление о сущности его искусства.

Нам представляется типичная для Серова спокойная сосредоточенность, которая вдруг сменяется быстрым движением глаз, неожиданным выражением иронии или сарказма. Мы словно видим привычные жесты Серова, его сильные и энергичные движения рук. И во всем этом мы узнаем именно великого артиста без всякого внешнего артистизма, блеска и рисовки, того мыслящего художника, художника-труженика, каким был Серов в своем искусстве.

Симонович-Ефимова превосходно пишет о серовской речи. Серов был необыкновенно малословен – «как будто имелась постоянная причина произнести вслух как можно меньше слов». Но эти слова были так вески, их сочетания – так неожиданны, что они врезались в сознание, как образы.

И здесь мы узнаем замечательного художника. Вспомним, как в живописи и графике Серов постоянно искал лаконизма, простоты, стремясь обходиться без лишних деталей. Серов-художник всегда стремился в малом видеть значительное, немногими средствами выражать нечто большое. В этом был один из важнейших стимулов его исканий.

Когда смотришь на Серова, так умело нарисованного пером Симонович-Ефимовой, понимаешь, что при всей внешней простоте, при всем стремлении казаться прозаичным, он всегда и во всем был художником, художником par excellence (по преимуществу). Вместе с тем видишь ere и великим ремесленником, мастеровым, гордящимся званием мастерового и количеством труда, необходимого для того, чтобы, это звание завоевать.

Простой труд всегда соседствовал у Серова с его талантом. Он был талантлив во всем – не только в живописи, но и в повседневной речи, в письмах, в домашних театральных представлениях, в импровизированных сценках, – он был талантлив в жизни.

Актерским способностям Серова уделено в воспоминаниях довольно много внимания. Художник бесподобно умел перевоплощаться, изображая то извозчика, подающего лошадей к подъезду, то разбойника, крадущегося с ножом в руках к ничего не подозревающей жертве. Умел в домашнем спектакле так сыграть бессловесную третьестепенную роль, что она затмевала главные роли. Умел неподражаемо спеть «сногсшибательную» шансонетку, делая в ритм удивительные пируэты.

И действительно, серовская способность перевоплощаться или узнавать в одном другого – в человеке животное, в животном человека, эта способность всегда сопутствовала творчеству художника. Его рисунки к басням Крылова, которым художник отдал так много сил и – времени, не могли бы появиться, если б Серов не обладал такого рода талантом.

Серов в своем искусстве умел, как умели немногие, «вселяться» в душу изображаемого, становиться на время им самим.

«Актерство» Серова, таким образом, – это какая-то важная частица его творческого метода; без него нельзя представить себе не только иллюстрации художника, но и многие его портреты, его способность «делать характеристику» (как говорил сам Серов).

Почти все современники, вспоминавшие о Серове, говорили о его разносторонней одаренности, о его скромности, простоте, о его обаянии, так привлекавших самых различных людей. Когда читаешь Симонович-Ефимову, возникает еще одна мысль. У Серова был ярко выраженный стиль жизни, стиль поведения; этот стиль был органично присущ его человеческим качествам.

Особенно неколебимой была норма Серова в тех делах, которые касались честности, прямоты, правдивости, неподкупности. То, что написано Симонович-Ефимовой о честности и прямоте Серова, принадлежит к лучшим страницам ее воспоминаний. В этом был, видимо, для Симонович-Ефимовой главный пафос Серова и его искусства. Это была настолько ярко выраженная черта, что близкий художнику человек не мог не восторгаться ею, не мог не писать об этом с таким жаром.

Серовская бескомпромиссность всегда была в центре внимания современников. У Серова боялись портретироваться, хоть и мечтали иметь свой портрет, написанный прославленным мастером. Серов никогда не уступал. Главным в искусстве для него была правда. И не было такого стимула, ради которого этот художник мог пренебречь правдой.