Мой отец Валентин Серов. Воспоминания дочери художника

Очень часто художник большого масштаба в человеческом отношении представляется нам загадкой. Эту загадку трудно бывает разгадать. Трудно представить себе творца великих художественных ценностей простым человеком в повседневной жизни. Иногда человеческий облик художника вступает в непоправимое противоречие с его искусством. У Серова же все органично. Его искусство такое же честное, как и он сам. Контур сутуловатой фигуры «мрачного» Серова (как он сам себя именовал), полный какой-то внутренней тоски, немногословность художника, его сдержанная суровость под стать тем образам русской природы, которые он создавал в пейзаже. Острые, почти гротескные портреты – своеобразные аналоги той смелой простоте, которая была свойственна Серову в его отношении к людям. Основательность, последовательность характеризуют и Серова-художника и Серова-человека. И, когда человеческий облик великого мастера начинает обретать плоть (как это случается, когда читаешь воспоминания Симонович-Ефимовой), мы более ярко и выпукло представляем себе его искусство и более глубоко воспринимаем его.

Место Серова в истории русского и мирового искусства определено. Сейчас, когда прошло полвека со дня его смерти, особенно ясно видно, сколь великим было; это явление в истории художественной культуры. Серовское творчество словно вобрало в себя важнейшие черты искусства конца XIX – начала ХХ веков. Серов достиг таких вершин мастерства, которых не знала русская живопись предшествующих десятилетий. Он шел к своим высшим достижениям последовательно, упорно. Ему хорошо было знакомо чувство неудовлетворенности и совершенно не знакомо чувство успокоенности. Жизнь человеческая, природа, людские характеры всегда оставались для Серова неисчерпаемым источником, и он отдавался их познанию целиком и самозабвенно.

Когда-то спорили, кто такой Серов: классик, завершающий развитие классического реализма, или новатор, пролагающий новые пути в искусстве. Теперь можно смело сказать, что Серов сочетал в себе и то и другое. Он органично воспринял и продолжил традиции старого искусства («Я, извините за выражение, все-таки реалист», – говаривал он иногда), и вместе с тем он не боялся там, где нужно, ломать старое, смело идти вперед и ради этого неутомимо искать, нигде не останавливаться, никогда не отдыхать.

Таков Серов. И таким он предстает перед нами в воспоминаниях Симонович-Ефимовой, предстает во всем обаянии неповторимой личности.

Серов – это не только талант. Это характер, это человеческие принципы, это мировоззрение, это, наконец, человеческое окружение. В воспоминаниях Симонович-Ефимовой на конкретных, казалось бы частных, примерах показано, откуда могли родиться серовские человеческие принципы, что помогало им формироваться. Перед нами выступает яркий образ матери художника – женщины, пренебрегающей всякого рода условностями, страстно отдающейся идее просветительства, готовой. ради ее осуществления идти на всякие жертвы и лишения. В ней всегда сохранялся «дух шестидесятничества». Она никогда не отступала от этих благородных традиций передовой интеллигенции 1860-х годов, как бы ни была жестока по отношению к ней судьба, приносившая ей несчастье за несчастьем.

Какой-нибудь маловажный с первого взгляда, а на самом деле очень характерный эпизод спора между матерью и сыном по поводу одежды сразу же дает нам представление о той обстановке, в которой рос молодой Серов. Конечно, от матери Серов воспринял эту простоту, неприхотливость, демократизм, который был свойствен ему и как человеку и кап художнику. Он никогда не мог и не должен был забыть важного для всей их семьи факта: его мать получила образование благодаря тому, что незнакомый семье учитель рисования четыре года давал бесплатные уроки, чтобы дать возможность заниматься талантливой девочке. Сам Серов в своей жизни не раз поступал так же. «Валентин Александрович платил, – пишет по этому поводу Симонович-Ефимова, – быть может, долг судьбе, долг, который, впрочем, уже много раз и Валентина Семеновна, сознательно или не думая об этом, вернула сторицею».

Дело, конечно, не только в костюме или внешней скромности, присущей Серову смолоду, и не только в том, что мать Серова училась «на медные деньги». Дело и в той одержимости, с которой она отдавала себя идее просвещения народа; в том постоянном примере, который имел перед своими глазами молодой Серов в лице Репина, в Антокольском, Ге и многих друзьях родителей Серова. Все; это оставляло след. Серов воспринимал от поколения своих учителей традиции 1860-х годов. Отодвинутые одно время на второй план, эти традиции особенно жизненными оказываются в период революции 1905–1907 годов и в последующие годы. Тогда Серов демонстративно совершает несколько акций политического характера, открыто зачислил себя тем самым в ряды борцов с царским произволом. В этот момент «шестидесятническая» традиция получила чисто политическую окраску. Но в иных своих проявлениях она жила и в повседневном быту, окружавшем Серова, и в его отношениях с людьми, и в его искусстве.