Мой папа - плейбой

Нос Богдана скользнул вверх по ее скуле, зубы прихватили мочку уха и легонько прикусили, в то время как руки легли на ее живот. Большими пальцами погладив выступающие бедренные косточки, ладонями обхватил самый низ живота, там, где все сладко сжималось в ответ на его действия.

— Прекрати, — слабо запротестовала женщина.

— Не могу… Не могу прекратить, Ритка… Хочу тебя безумно. Всегда хотел…

Он царапал ее щетиной и прихватывал кожу зубами, он скользнул под резинку трусов и, погладив тонкую полоску волос на лобке, очертил пальцами призывно уплотнившийся бугорок. Ноги совсем ослабели. Рита тоненько застонала, злясь на себя за то, что так его ненавидит, но так отчаянно хочет… Развернулась резко в руках Богдана, едва не сбив штатив с установленным на нем фотоаппаратом, и, совершенно себя не контролируя, хлестнула его по щеке.

— Держись от меня подальше, Связерский! — обдавая брызгами плещущей в глазах ненависти, выплюнула Рита.

— Черта с два! Ты хочешь меня, как кошка! И я тебя хочу.

Сказать Рите было нечего. Ее так сильно трясло, что, кажется, даже мысли в черепной коробке подпрыгивали и никак не могли улечься. Зубы мерзко стучали. Она была растеряна и сбита с толку. Тысячи противоречивых, абсолютно противоположных эмоций рвали ее на куски.

— Пошел ты, ублюдок!

— Помнится, раньше ты была обо мне лучшего мнения!

— Тогда я не знала, какое ты дерьмо! А жаль. Нужно было слушать тех, кто меня об этом предупреждал.

Богдан отшатнулся от нее, как от прокаженной. И на секунду Рита как будто увидела его обнаженным. Прочувствовала всю его боль, берущую начало в далеком и безрадостном детстве. Видит бог, она не хотела его попрекать. Это было жестоко и бесчеловечно, но он не оставил ей шансов!

Это произошло мгновенно… Вот он все еще открытый, с зияющей раной в душе… И это так страшно, что она уже была готова взять свои слова обратно, как вдруг все в нем изменилось. Он будто отгородился, спрятался за высокой, непроницаемой стеной своего высокомерия и тщеславия, на которое теперь, наверное, имел полное право. Богдан прищурился и подобрался, как огромный тигр, готовящийся к прыжку.

— Что ж… Выходит, мне нечего терять. Хуже уже не будет.

— Нет, Бо…

Рита не успела договорить, подхваченная будто ураганом. Его неумолимые губы впились в её рот, наказывая… не лаская. Это была битва, а не любовь. Голодные поцелуи на грани отчаяния. Животные рыки. Они упали на траву и катались по ней, словно в смертельной схватке. Той схватке, где не было победителей. Конечно же, Богдан взял над ней верх. Запрокинул руки за голову и, удерживая те одной рукой, второй резко потянул майку вверх. Соски сжались под тонким кружевом двумя спелыми ягодами — он припал к ним ртом. Вторая рука пробралась в трусики и бесцеремонно толкнулась пальцами внутрь. С дрожащих ресниц Риты упали слезы. Она ненавидела его. Но было в нем что-то, чему она не могла противиться.

— Пожалуйста, Богдан, не надо! Я не хочу… Не могу! Не делай этого со мной… Пожалуйста!

Он как будто не слышал. Раздвинул ее ноги бедром и, проехавшись своим стояком по сердцевине, грязно выругался.

— Пытаешься выставить меня насильником, а сама мокрая, как последняя шлюха.

Рита сжалась от боли. Медленно выдохнула, обретая контроль над собой. Оттолкнула руки Связерского и, поправив на себе одежду, проговорила безжизненным голосом:

— Я не пытаюсь выставить тебя насильником. И не скрываю того, что рядом с тобой мое тело меня предает. Другое дело, что я никогда не поддамся этому желанию. Сделать это — означает попрать память умершего сына, втоптать в грязь собственную гордость и предать себя. Так что, пожалуйста, держись от меня подальше и…

— Постой… О чем ты, мать твою, толкуешь? Какого умершего сына?!

Глава 12

Богдан вышел из аэропорта только когда зафрахтованный им для Риты и Марка суперджет взмыл вверх. С трудом, как марионетка, едва шевеля одеревеневшими конечностями, забрался в машину и, медленно вытянув длинные ноги, ударил кулаком по рулю. Пожалуй, только сейчас его по-настоящему накрыло. Словно удавка из Ритиных слов лишь теперь до конца затянулась. Он с хрипом втянул вязкий, как будто враз загустевший воздух. Было адски жарко. Так жарко, что его футболка липла к телу, но Богдан не мог сообразить, что ему нужно включить кондиционер.

Перед глазами стояли события ночи и Риткины злые, больные глаза!

— О, вот только не надо! — рычала она, очевидно, из последних сил удерживая себя от банальной бабской истерики.

— Да что не надо? Я не понимаю, что ты несешь! — и себе распалялся Связерский. Хотя казалось, куда уж больше? У него и так едва дым из ушей не валил.

— Короткая же у тебя память… Или ты еще больший урод, чем я думала.

Голос Риты упал почти до шепота. Она развернулась, ломано, как будто из нее вынули стержень, и ссутулившись, как старуха, побрела куда-то, не разбирая дороги.

— Хрен ты куда пойдешь, пока мы во всем не разберемся!

Он ее догнал и остановил, опустив руку на плечо. Рита чуть повернула голову.

— Что именно ты хочешь, чтобы я сказала?

— О каком умершем сыне ты говоришь?