Мой папа - плейбой

Богдан вышел из машины. Не было пустыря. И недостроя того заброшенного не было. Вместо этого возвышался новый квартал, под который, очевидно, снесли располагавшиеся чуть ниже по улице старые четырехэтажки.

Ничего не осталось.

Лишь дерьмо, за которое ему ответ держать. Перед собой держать. Не перед кем-то. А еще желание. Дикое желание, примитивное, такое, что зудит в тебе, и ты готов на все, даже кожу с себя содрать, чтобы избавиться от этого зуда.

Вернуть все. Её любовь, её смех, её счастье. Заполнить собой весь её мир. Стать этим миром.

Невозможно и дальше обманываться. Правда все равно настигнет. Он своими руками сломал свое счастье. И не было этому оправданий. Все, чем он кормил себя столько лет — вся это туфта, что им без него было только лучше — дерьмо собачье! Да к черту! Он ведь не от них убегал. От себя! До усрачки боясь, что не справится с новой ролью. Ему легко было обвинять собственных родителей в том, что они испортили его детство. Не зная нормальной семьи, не понимая, как это — любить кого-то, он до икоты испугался, что и сам провалит этот экзамен. Испортит жизни ни в чем не повинному человеку. Своей плоти и крови. Он струсил… А Рита сделала все, чтобы детство их сына было счастливым. Она даже письма ему писала. Только чтобы Марк не подумал, будто не нужен собственному отцу. Она выгораживала его, наступая на глотку собственным чувствам.

Она… все она. Все о ней.

Глава 17

А вечером небо щедро бросило пригоршню пушистых облаков. Заходящее солнце нанизало их на лучи, распуская над землей розовое покрывало заката. Рита оттолкнулась ногой о деревянный все еще теплый пол. Кресло-качалка нехотя заскрипело.

— Чайку не хочешь? — спросил дед, спускаясь во двор.

— Нет. Жарко… Я бы винца прохладного… со льдом.

— Тут как раз яблочный сидр созрел. Будешь?

— Буду. Да ты отдыхай. Я сама все приготовлю.

— Ну, уж нет! За дамой поухаживать — святое дело, — запротестовал дед. — А Марик на гульки ушел?

— Нет. Что-то он приуныл. В гамаке дремлет. За малиной.

— Сейчас комары жрать начнут — вернется.

Рита кивнула головой и снова толкнулась. Ничего не хотелось. Только сидеть вот так, смотреть на опускающееся за горизонт солнце, вдыхать аромат винограда, оплетающего беседку, особенно душистых к ночи петуний и ни о чем другом не думать. Оставить проблемы за калиткой этого чудесного дома и сделать вид, что их нет.

На старенький стол легла скатерть в клеточку, тарелочка со льдом, кувшин вина и два высоких стакана.

— Сейчас еще сыр принесу! Райка дала. Вку-у-сный. Помнишь, какой у нее сыр молодой?

— Угу… — лениво протянула Рита, потягиваясь. Дед бодро шмыгнул в дом, а она еще чуток поленилась и принялась разливать сидр. Вместе с сыром дед притащил тонко нарезанную буженину собственного приготовления, огромную банку маслин и хлеб.

— Вот это да. А я как раз настраивалась идти готовить ужин, — призналась Рита.

— Обойдемся… Отдыхай.

— Но Марик…

— Марик тоже найдет, чем перекусить. Не маленький.

Вечер начал на глазах приобретать очертания неплохого. Марго подняла стакан и отпила.

— М-м-м… Чудесно!

Дед кивнул, кряхтя, уселся в кресло и провел по морщинистой, покрытой частой седой щетиной щеке.

— Что тут у вас стряслось, пока меня не было? Кирилловна говорит, приезжал к вам кто-то. Опять по работе?

— Нет… — Рита слизала вино с губ, — Богдан приезжал.

Дед вскинул брови:

— Отец Марика? А ты не говорила, что он сюда явился…

— Да как-то разговор не заходил. Они еще вчера прибыли.

— И с какой же это целью?

— Поговорить хотел. Выяснить, что тогда приключилось.

— И как? Выяснил?

— Выяснил. Говорит, что не знал ничего. Вроде как менеджер ему не сообщил.

— А верить-то ему можно?

— Да будто бы не врет. Вот только что это меняет теперь? Ничегошеньки.

Дед задумался. Вытянул вперед длинные худые ноги, скрестил в щиколотках.

— А Марк как?

— Вот уж не знаю. Сегодня он странный какой-то. Тихий и молчаливый. Себе на уме. Думала осторожненько с ним поговорить, повыпытывать. Да спугнуть боюсь, — нахмурилась Рита.

— Загрустила ты…

— А чему радоваться? Жили — не тужили, и тут на обочину этой, в общем-то, хорошей жизни какого-то черта блудного папеньку выкинуло.

— Ну, ты с плеча не руби. Иногда жизнь выкидывает такое, что стоит остановиться и подобрать.

Рита поперхнулась. Стерла пальцами с губ шипящий напиток и удивленно уставилась на деда:

— Это что ты мне сейчас пытаешься сказать?

— Я не пытаюсь, а говорю.

— Подобрать Связерского? Этого кобелину?!

— Ну, допустим, ты ведь сама сказала, что не так уж он и плох.

— Послушай… Он бросил меня беременную. И ничего! Ровным счетом ничего не отменяет данного факта.

— А я и не говорю, что отменяет.

— Тогда что же ты говоришь?

— Только то, что тебе стоит к нему внимательнее приглядеться. Жизнь, Рита, такая штука, что, кому хочешь, мозги на место вправит. А вот обида — это то, что камнем тащит тебя на дно.

— Поверить не могу, что ты его защищаешь! — воскликнула Рита и тут же захлопнула рот, опасаясь, что Марик услышит.

— Господь с тобой! Почему защищаю? Ты единственный мой родной человек, не считая Марка. Я всегда на твоей стороне.