Мои печали и мечты

Квартира в разрезе: в центре гостиная, рядом кухня, по бокам комнаты родителей и Нины. За пределами видимости прихожая и санузел. В гостиной накрыт стол, стоит елка. Из-за окон доносится шум: кто-то что-то выкрикивает в мегафон, можно различить регулярно повторяющуюся фразу «Мы требуем!», в ответ крики небольшой толпы, потом звуки стычки, перебранки, неожиданно громкий голос, будто прямо за окном: «Лови их!» Или: «Уходим!» Или: «Паразиты, своих бьете!» — «Кто тут свои?!» Или выкрик боли: «Не надо! Что вы делаете! Отпустите!». Или: «Тварь, он мне голову разбил!» И т. п. Может раздаться неожиданный хлопок — то ли выстрел из пистолета, то ли взорвали петарду или шумовую гранату. А может, и дым вдруг поползет в окно, когда кто-то из присутствующих в квартире захочет его открыть. Шум то отдаляется, то приближается. Время от времени присутствующие одновременно замирают: слушают. Какие-либо действия в эти моменты не обязательны. Этот фон не следует делать постоянным, но слышаться он должен достаточно регулярно.

Куличенко, в футболке и тренировочных штанах, смотрит в окно, Наталья, в фартуке поверх нарядного платья, приносит в гостиную тарелки, вилки, ножи, расставляет и раскладывает. Она. Нина в своей комнате сидит перед зеркалом в наушниках, покачивает головой в такт музыке, умудряясь при этом подкрашиваться.

НАТАЛЬЯ. Что там?

КУЛИЧЕНКО. Все то же. Ладно в Москве полно идиотов, а у нас откуда взялись? Съезжать надо отсюда. В центре дышать уже невозможно, теперь это еще. Как нам окна не побили, не понимаю. Второй этаж, запросто камнем можно… Или из пистолета, сейчас оружия у населения полно. Стоишь, ничего не подозреваешь — бац в лоб. И будешь трупом лежать в собственной квартире.

НАТАЛЬЯ. Я из-за всякой швали отсюда не уеду. Я тут родилась, тут мои родители жили.

КУЛИЧЕНКО (задергивает шторы). Я видел в одной квартире на окнах шторы — не шторы, а типа экран. Опускаешь — и наглухо. Как светомаскировка во время войны. Чтобы не разбомбили.

НАТАЛЬЯ. Ты бы лучше помог, они скоро приедут сейчас.

КУЛИЧЕНКО. Всегда не понимал, зачем под Новый год на ночь обжираться? Куда столько наготовили? И они, может, еще не приедут. Там вон что творится.

НАТАЛЬЯ (кричит). Нина! Нина!

Нина выглядывает из своей комнаты.

Ты Матвею не звонила, они едут?

НИНА. Приехали уже, но еще идут. Матвей машину далеко оставил. Проехать нельзя. (Идет к столу, берет кусок сыра, а Куличенко — кусок колбасы).

НАТАЛЬЯ. Слушайте, не наглейте!

НИНА (уходя к себе). А если есть хочется?

КУЛИЧЕНКО. Аналогично. (Трет рукой живот). И вообще ноет периодически. Не нравится мне это.

НАТАЛЬЯ. Сходи, проверься.

КУЛИЧЕНКО. Ага. Колесов вон пошел, тоже побаливало слегка. А ему будьте здоровы: рак. И сразу развился со страшной интенсивностью от одного психологического испуга. В три месяца сгорел человек. А не знал бы, может, пожил бы еще. Нет, в самом деле, зачем мы их под Новый год позвали? Сели бы семьей, как обычно, спокойно.

НАТАЛЬЯ. Наша дочь за Матвея замуж собирается или нет? Мы с его матерью должны познакомиться или нет? И позвала не я, а Нина. Она ему домой позвонила, а трубку мать взяла, а Нина ей от чистого сердца: приходите к нам на Новый год. Кто ж знал, что она согласится? И что теперь? Не приходите, мы передумали?