Мои пятнадцать редакторов (часть 2-я)

Опытные журналисты знают, что это такое — снять материал с полосы. Даже сейчас, в эпоху электронной вёрстки, это заметные хлопоты для ответственного секретаря. Надо срочно найти замену, причём нужен материал определённой тематики. Потом его выправить, сократить или дописать. Затем поставить в полосу и определиться с заголовком — сделать его длинней или короче. Наконец, всё подогнать и ещё раз проверить. Короче, кошмар кромешный. При горячей же печати, с её отливкой металлических строк и заголовков, громыхающим талером и метранпажем с шилом, шпонами и шпациями, снять материал с полосы означало для ответственного секретаря верную пачку пирамидона, а то и две. Головная боль усиливалась пропорционально газетной площади, которую занимал снятый материал: чем больше площадь, тем больше пирамидона.

Четвёртую полосу с юмореской о строителях Дедиков поручил отнести в Обллит мне. Я дождался у метранпажа контрольного оттиска и отправился искать кабинет с нужной мне табличкой.

Нашёл. Постучался. Захожу. Ничего страшного: люди как люди, и что характерно, все в штатском.

— Здравствуйте, — говорю. И отдаю полосу.

— Через полчасика заходите, — отвечают. Да так вежливо, интеллигентно, прямо душа радуется. Про дыбу и клещи даже разговора нет.

Прихожу через полчасика.

— Чей рассказик? — спрашивает у меня один в очках.

Всё, думаю, приплыли. Снимут сейчас материал с полосы, и что я Дедикову скажу? "Покайся, Иваныч, тебе скидка выйдет!" — слышу я в одном ухе Булгакова. "По тундре, да по железной дороге…" — звенит в другом ухе безвестный мне бард.

— Мой рассказ, — отвечаю. — И запятые — мои. Вместе с точками. А в чём дело?

— Да ни в чём, — отвечает в очках, и протягивает мне полосу с фиолетовой закорючкой в углу. — Это я просто так спросил. Ничего рассказик, смешной. Вот, возьмите. Можно печатать!

5.

Воля ваша, но с Дедиковым я не сработался. Возможно, сказывалась разница в возрасте — редактор был лет на тридцать меня постарше, и партстаж с конца сороковых. Мои беспартийные взгляды его раздражали. А так человек радушный, опыт в газете большой, пусть даже и на уровне многотиражки.

Скорее всего, не понравилось мне в тресте вот почему: слишком уж заорганизованная получалась у Дедикова "Трибуна строителя". Это когда журналист берёт под козырёк ровно за пять минут до того, как начальство очередную руководящую мысль озвучит. Для карьеры это, может быть, и ничего, но для души, прямо скажем, не очень.

Тогда же появились у меня и сомнения в том, стоит ли продолжать учёбу в Литинституте. Писать стихи не хотелось: я чувствовал, что страсть к поэзии уже пережил. А о том, чтобы перейти в семинар прозы, нечего было и думать: с "Романом в стол" дальше Герцена в литинститутском дворе меня вряд ли бы пустили.

По осени, добравшись до Москвы, я встретился с А. Жигулиным[3]. Посидел с ним за чаем, поговорил по душам. Мое решение уйти из института Жигулина заметно расстроило.

— Думаю, вам надо взять академический отпуск, — посоветовал он. — Отдохнете, обдумаете всё, не торопясь, а там, глядишь, опять ко мне в семинар вернетесь.

Хороший, наверное, был совет. Но я им так и не воспользовался.

Рассчитавшись в тресте, я устроился грузчиком в ближайшее кафе и стал готовиться к отъезду. До сих пор не пойму, почему изо всех республик, краёв и областей Советского Союза я снова выбрал Сахалин. Наверное, карта такая попалась — без надписей. Их ещё называют контурными. В школе на уроках географии такими детишек мучают. Разглядел я на карте знакомый контур, туда и рванул.

Видать, не всё ещё я повидал на острове. Не всех, кого надо, встретил. Иначе, зачем мне надо было туда возвращаться — по третьему разу?

До сих пор меня мучает этот вопрос. Ищу — и не нахожу ответа.

Глава восьмая

1.

И вот он, всё тот же остров. Институт я бросил, работы нет, жилья тоже нет. И вакантных мест в сахалинских газетах пока не предвидится. Самое время подумать о Рио-де-Жанейро. Или податься в управдомы.

Но прежде я попытал удачу в отделе кадров Долинского целлюлозно-бумажного завода.

— В сульфатно-целлюлозный цех пойдете? — предложили кадровики. — Сначала учеником, через месяц вам разряд присвоим, профессию получите — диффузорщик-промывщик. Заработки у нас неплохие, и общежитие есть…

Словом, уговорили.

Долинский ЦБЗ давно уже обанкротился, не выдержав конкуренции с заграничной упаковкой. А в 83-м это градообразующее предприятие считалось довольно успешным. Завод выпускал оберточную бумагу, незаменимую в сфере торговли: надо же во что-то продукты народу заворачивать! В стране победившего социализма бумага шла нарасхват.

Построенный ещё при японцах, Долинский ЦБЦ за полвека извёл немало сахалинского леса. Технология изготовления бумаги изысками не отличалась. Древесину перемалывали в щепу, засыпали её в котлы, добавляли едкий натрий и варили часа четыре. Готовую массу перекачивали в сульфатно-целлюлозный цех, отмывали чёрным щёлоком и подавали на бумагоделательную машину. А дальше все просто: только успевай сматывать бумажную ленту в рулоны и отгружать потребителю. Зарплата сама тебя найдёт.