Мои пятнадцать редакторов (часть 2-я)

Однажды в книге очерков американского писателя и журналиста П. Вайля "Карта Родины" я прочитал такие строки:

"Когда в свой последний день на Сахалине я смотрел с вершины горы Три Брата на два моря, на таёжные сопки, на заливы с марсианскими именами Уркт, Помрь, Тронт, вдруг испытал резкое и явственное чувство горя, внезапно осознав, что никогда в жизни больше не увижу этой земли, где расстояние меряют часами, а время — навигациями и путинами. Такое не выбирают. Сюда не приезжают — здесь оказываются. Оха — это предписание. Ноглики — это судьба".

В Ноглики я приехал в сентябре 84-го. На вокзале меня встретил парень лет тридцати с капризным лицом и какими-то мыльными глазами.

— Это вы — журналист? — спросил парень. — Вон машина, садитесь.

"Хлебну же я горя с таким редактором!" — подумалось мне. На моё счастье, к газете мыльноглазый не имел никакого отношения. Оказалось, это был первый секретарь Ногликского райкома комсомола. Фамилию его я запамятовал по одной простой причине: к тому времени я успел выйти из комсомола по возрасту, и не было мне уже никакого дела до комсомольских секретарей.

Пока ехали до редакции, секретарь не проронил ни слова. Привёз, дождался, пока я выйду с вещами из машины, хлопнул дверцей и укатил поднимать молодёжь на борьбу за светлое будущее. А я пошёл знакомиться с редакцией.

Редактором газеты "Знамя труда" был В. Комаричев. В Ноглики он приехал из Воронежа, да так и остался здесь на много лет.

— У нас есть о чём писать, — бодро начал редактор, едва поздоровавшись. — Здесь и рыбаки, и буровики, и нефтяники… Да вот же, кстати, на площади Монги очередную скважину бурить закончили. Не сегодня, завтра из неё нефть пойдёт. Вот вам и тема для первого репортажа!

Передал мне Комаричев отдел промышленности вместе с мебелью, посадил в редакционную машину и отвёз на край посёлка — в рабочее общежитие, окружённое пихтами. Я разобрал чемодан, закурил, подошёл к окну. Передо мной расстилалась сахалинская марь — заболоченная равнина, усыпанная невзрачным кустарником. На горизонте марь обрывалась тёмной полоской леса.

Не знаю, почему, но я вдруг ясно почувствовал, что в Ногликах задержусь надолго.

Дня через два я уже сидел в рабочем поезде и ехал по старой японской узкоколейке в сторону посёлка Вал — на площадь Монги за репортажем. Моими провожатыми были двое: инженер В. Куприянов и мастер участка Е. Самарский.

— Повезло тебе, журналист: к первой нефти едешь! Такое не забывается, — говорил Куприянов, ловко раскладывая карты, которыми мы баловались в долгой дороге: шестьдесят километров до Вала поезд тащился часов пять.

— Нефть — ископаемое капризное. Скважина может уже нынче ночью начать фонтанировать. А может и не начать. Но это уже не от буровиков зависит. Мы своё дело сделали, — добавлял Самарский.

— Хорошо, если бы ударила, — вслух мечтал я, мысленно уже представляя себе начало репортажа.

— Это для вас, журналистов, хорошо. А для нас это одна морока, — вредничал мастер. — Пробы — возьми, дебит — замерь, начальству — доложи… Да ещё за народом присмотри, чтобы лишнего с радости не принял.

На площади Монги мне понравилось буквально всё: и буровые вышки, и финские домики для рабочих, и нефтяные станки-качалки, отдалённо напоминавшие колодезный журавель. Даже марь с её скупой растительностью, низкое серое небо и дороги с колеёй, в которой вязли вездеходы, были по-своему романтичны. А когда буровики заварили чай по-северному — прямо в эмалированных кружках, мне вообще захотелось отсюда никогда не уезжать.

Мастеру Самарскому явно везло: нефть в честь приезжего корреспондента фонтанировать не спешила. Напрасно мы с Куприяновым всю ночь бегали к скважине: долгожданный фонтан в небо так и не ударил. Буровики пили чай с коньяком и травили байки. Часть из них я позже использовал в материале, а часть благополучно забыл.

Через три дня в газете "Знамя труда" появился мой репортаж "Под нами — нефть". Поскольку я размахнулся на три полосы, печатать материал пришлось в двух номерах. В конце недели на редакционной планерке его отметили как лучший. Окрылённый, я тут же передал репортаж на областное радио. А когда редактор предложил отметить мой успех, я понял, что стал для газеты своим.

Партийными делами в газете занималась Л. Бараховская. Неглупая женщина, вполне умелый журналист, она писала именно так, как того требовала текущая обстановка. Тихо гнала газетную строку Н. Новицкая. Вполне на своём месте была заведующая отделом писем Л. Панченко. Умела нравиться районному начальству жутко принципиальная журналистка С. Кравченко. Любимой её фразой на редакционных летучках было: "Хотелось бы, чтобы редактор дал партийную оценку этому материалу!"

Редактор морщился, но давал, всю как есть, эту самую партийную. А куда от Кравченко денешься?..