Мой Пилигрим

Шепнула и закусила губу, увидев, как вспыхнул первый белый завиток, разветвился на еще две загогулинки и стал распускаться светящимся тонким кружевом по всей кисти. Мари затихла, расслабилась. Глубоко вдохнула и выдохнула, как тот, кто очень долго плакал и, наконец, устал. Качнулась в мою сторону, уронив на плечо голову, и шепнула:

— Это ты, папа?..

Ща зареву. Как болезнь напала — в последние дни лихорадит от эмоциональной чувствительности! Но я удержалась, обняла девушку крепче, и второй рукой стала гладить по волосам. Стараясь сделать голос грубее, сказала:

— Да, Мари. Все будет хорошо, доченька. Я незримо рядом, в памяти и в сердце, и ты не одна. Все будет хорошо.

Руки у меня светились узором, — до локтей явно, а дальше, к плечам, чуть заметно через ткань. Если дольше продержу — вся покроюсь?

— Мне тебя так не хватает… я очень скучаю…

И она задышала совсем ровно и спокойно, как будто заснула. Я ее лица не видела, по поникшим в покое плечам поняла. А подняв глаза на вход покрасочной, обнаружила остолбеневшую статуей Агни.

Ох, искушение! Клыков у меня нет, но разве я не могу также красиво и зловеще оскалиться, как Грим? Прищурилась, сморщила нос и растянула губы, стараясь сделать свою улыбку хитрее хитрой. Рявкнула глухо:

— Ведьма я! Ведьма! Только… т-с-с-с…

И приложила кружевной палец к губам.

Агни выронила коробку с заготовками, согнула колени и сначала со шлепком села на пол, а потом и легла. Распласталась в проходе, как будто ее из пушки застрелили. В обмороке.

Я засмеялась. Это уже лучше, намного лучше, чем плакать из-за сочувствия к сиротке Мари.

Сосед

Парк на сегодня отменился.

Ладно… тайны тайнами, Слуги Слугами, Дух Жажды, Безымянный никуда не денутся, а я ввязалась в судьбу новенькой, и приходится помогать. После работы мы, вместе с привычными попутчицами из «Шкур» дошли до «единички», сели и поехали, только вышла я с Мари в Казематном. Не отпущу ее одну собирать вещи и добираться уже до моего дома еще позднее.

Вот на кой ляд мне все это? За язык потянули, предложила ни с того, ни с сего жить в квартире Ульриха. Потому, что если с девчонкой случится плохое, меня совесть сожрет, так что ли? Корить себя буду, что не помогла, имея для этого все ресурсы?

— Вещи на смену, не больше. Все остальное в субботу заберем. Сейчас лучше не задерживаться и бегом-бегом.

Мари слушалась, собралась за три минуты, — было бы что! Богатства прям по всей их квартирке так и раскиданы: чисто, но голо, что эхо от стен. Вещей получился пакетик — белье и платье, расческа и зубная щетка. Фотоальбом, книжка похожая на дневник. Приданое!

— А сюда стоит возвращаться?

— Я папины вещи не оставлю.

— Ладно.

— Тио, спасибо тебе…

— Пожалуйста. Все? Проверь, что ничего включенного не оставила, закрывайся и уходим.

Я мысленно уже была дома, в безопасности, почти вздохнула со спокойной душой. И вдруг открылась соседская дверь по площадке и из нее высунулся плотный, полуодетый мужчина:

— Слышу возня… куда собралась, Машуль?

Сосед был несвежий, как закисшая капуста, и его доброе «Машуль» прозвучало сладко. Неприятно-сладко. Но внешне он почти благополучно выглядел, — казематный, с татуировкой на пальце, на вид очень старающийся вернуться к нормальной жизни и не нарушать закон.

— Я у подруги пока поживу…

Совсем не это он хотел услышать. Вышел за порог, заставив нас подвинуться к перилам, и почесал себе локоть в жесте «чего-то я разнервничался». Интересно, ему дома так жарко было, что он без майки или рубашки ходил? Или ради Мари обнажил торс, надеясь показать все плюсы крепкого и сильного мужчины рядом?

Ни одного волоска в залог не отдала бы, но предположила — сосед на очень юную Мари облизывался, общался по-хорошему, и очень обнадежился, едва та осиротела и лишилась защитника. А судя по тому, как девчонка заерзала на месте и старалась головы не поднимать, ухаживаниям была не рада. Да и куда — она ребенок еще!

— Отец твой хороший мужик был. Я вот думал, что ты… ну, если надо что, донести, подвинуть, с работы встретить, ты мне говори, я помогу.

— Отлично! — Ответила я. — Спасибо. Я, если вдруг, тоже могу обратиться?

— Ну, да…

Успел лицо рассмотреть, глаза в глаза не смотрит, отводит так, словно мы однополярные магниты.

Вот интересно стало — каким людям просто смотреть на покалеченных, а каким нет? Этот — здоровый мужик, сидел, пусть и не по тяжким нарушениям, наверняка же всякое видел. Чего отворачивается? Когда в больнице была — та же история, за исключением медсестры Олли, да врача, который меня и закраивал по лоскутам обратно. А остальные? Крови, ран, всего пре-всего видали, что не так со мной? Потому что молодая и потому что женщина?

Глаза как бритва? Во взгляде все дело? Правда, честно, но у кого бы спросить?!

— У тебя знакомых среди казематных много? Знаешь тех, кто со Слугой ходит?

— С кем?.. ты про того, который?.. Так то же, ну, выдумка как бы… — А по голосу поняла, что он прекрасно понимает, что не выдумка. И что мнется тогда? — Я в таком не то чтобы очень помощник…