Мои посмертные воспоминания. История жизни Йосефа «Томи» Лапида

Быть маленьким новозеландцем, который сосредоточен на своих проблемах, не причастен ни к каким вселенским событиям, ни за кого не отвечает и никто не отвечает за него, никому ничего не должен и никто не должен ему; от которого не требуется никаких человеческих жертв и который не рассчитывает на то, что кто-то пожертвует собой ради него. Быть маленьким новозеландцем, у которого кошки на душе не скребут. И не грянет гром среди его ясного неба.

О Господь, я не жалуюсь, что ты выбрал нас из всех народов, я принимаю свою долю со смирением, любовью и гордостью и ни за что не променял бы Иерусалим на Веллингтон и тяжелую жизнь в Израиле – на легкую в любом другом месте на Земле. Это моя земля, родина моих детей, это наша судьба, и мы ее принимаем. Но не сердись, Господь всемогущий, если все-таки иногда в голову приходят крамольные мысли: разве справедливо, что в Новой Зеландии люди умирают от скуки?»

И справедливо ли было, что и я сам – уже в который раз – умирал от скуки? Ибо в 1998-м, на пике популярности, «Пополитика» была внезапно снята с экранов. «Всё – личное», – говорит дон Корлеоне в конце фильма «Крестный отец». В уничтожении «Пополитики» тоже был личный мотив.

Весной того года Ури Порат был назначен на второй срок генеральным директором Управления телерадиовещания вместо Йосефа Бареля. «Плохи наши дела», – сказал мне Данкнер по телефону.

Вскоре после назначения на новую-старую должность Порат вызвал Гольдфингера и сообщил, что снимает с эфира программу (в которой сам так хотел участвовать!), «поскольку она вульгарная». Это был первый случай в истории, когда руководитель самолично закрыл самую популярную передачу канала. С тех пор и по сей день не было у Первого канала программы, которая могла бы сравниться успехом с «Пополитикой».

Я снова был в растерянности. Пенсионного возраста я уже достиг. Пять лет в «Пополитике» были финальным аккордом успешной карьеры, говорил я себе. Теперь все, что мне осталось, – говоря словами поэта Рильке, – «в саду пустом бродить и ждать начала листопада». Мне снова стал сниться мой старый сон: я бегу на железнодорожную станцию, бегу, бегу, но, когда добираюсь, поезд уже уходит, а я стою на перроне, смотрю вслед поезду, полному моих веселых друзей, равнодушных к тому, что я остался позади.

– Мой сон вернулся, – сказал я Шуле утром.

Она обняла меня.

– Даже сны у тебя простые, – сказала она, – без психологических сложностей. Да, этот поезд ушел, но придет другой.

Через несколько дней Маргалит позвал нас с Данкнером и предложил восстановить наше трио на Втором канале. Мы согласились и даже создали совместную компанию для выпуска программы, но все трое понимали, что это уже не то. Блестящий, модный коммерческий канал не подходил для напряженного политического диалога, на котором мы специализировались, и программа Маргалита «Всё – политика» была обречена, с нами или без нас.

До сегодняшнего дня не перестаю удивляться, насколько близок я был к исчезновению с публичной арены. Жизнь – это часы, которые время от времени останавливаются, никого не предупреждая об этом. Одна пропущенная встреча, один несостоявшийся разговор, одна не пришедшая в чью-то голову мысль – и от меня осталась бы лишь коротенькая статейка в Википедии, интересная разве что моим родственникам. Я говорю так не из ложной скромности, а потому, что хорошо осознаю опасную хрупкость человеческой судьбы.

Мои же часы, похоже, решили идти в своем собственном темпе. Однажды утром меня пригласил на встречу профессор Уриэль Райхман, создатель Междисциплинарного центра в Герцлии.

Я приехал на встречу в кафе «Бейт Хана», в котором два года назад произошел теракт. У входа меня уже ожидали Райхман и рекламный агент Арье Ротенберг, один из владельцев агентства «Кешер Барель»; мы сели возле поразительного памятника скульптора Элиэзера Вайсхофа, изображающего три срезанные розы.

– В мае состоятся выборы, – сообщили они мне. – Мы решили поддержать партию «Шинуй» Авраама Пораза и хотели спросить тебя, согласен ли ты быть на втором месте в партийном списке.

– Нет, – отрезал я.

– Почему?

– Потому что я не вижу причин рисковать своим положением в средствах массовой информации ради партии, которая все равно не преодолеет избирательный порог.

Они уставились друг на друга, и у меня появилось ощущение, что они предвидели мой ответ и были готовы к нему.

– Как бы ты посмотрел на то, – сказал Ротенберг, – что мы проведем опрос на тему, кто должен возглавить «Шинуй»?

Я задумался на минуту. Был определенный риск, что результаты опроса просочатся в прессу, но покажите мне хоть одного популярного в обществе человека, который откажется от идеи проверить свою популярность научным методом.