Мои рыжий дрозд

Он лег на диван у себя в комнате, чтобы спокойно обдумать все, что он должен сделать. Дабы облегчить мыслительный и пищеварительный процессы, поставил «Севильского цирюльника». Россини помог обеду проскользнуть вниз и одновременно промыл голову для новых мыслей, успокоил, вдохновил перед «дорогой своей»… На столе лежала пачка старых фотографий. Острова. Наверное, еще перед войной. Какие глупые лица у этих рыбаков…

Обратился лицом
Я к дороге своей…[8]^{12}

Они небось и фотоаппарат-то видели впервые. Еще бы, нигде не бывали, сидели годами на своих островках. Разве что какая-нибудь вдова отправится на соседний остров, чтобы помочь с похоронами. А так, куда им было ездить? Да, теперь там все уже иначе. То, что не под силу оказалось английским ружьям, сделает английское радио. Ну и телевизор, конечно, журналы, кино. Цивилизация!

И тогда я ступил
На дорогу свою…

Среда. Полдень. Пол-день, полу-день? Полдня уже прошло, а еще половина принадлежит ему, пока. Все магазины безнадежно закрыты.

За обедом Сапожник опять жаловался, что плохо играл. («Нет, не тот у меня теперь удар стал. Ты бы раньше на меня поглядел!») Он теперь все чаще и чаще заводит такие разговоры, но играть не перестает. А ведь ему уже скоро семьдесят. Сестра один раз с ним ходила, в воскресенье. Потом говорила, он еще ничего, нормально играет. Надо будет тоже как-нибудь сходить. Если жив останется. Ведь это уже сегодня… В три. Ровно в три. Он резко вскочил с дивана…

— Мальчики, после обеда я всех прошу подняться наверх, ко мне. Михал, к тебе это тоже относится, ты слышал?

Двумя пальцами он потянул Михала за ухо.

— Отстаньте от меня, Шемус!

Все это была просто игра. У них с Михалом сложились какие-то негласные правила этой странной игры во взаимные подковырки, причем один из них при этом оставался учителем, а другой — учеником. Остальных мальчиков все это забавляло, но и приструнивало немножко. Михал был для Шемаса чем-то вроде кольца, продетого в нос быка, за которое хозяин спокойно берется рукой, чтобы уверенно вести за собой свирепого зверя.

— Шемус, а что это она сейчас говорит? Что эта старая карга опять от нас хочет?

— Помолчи, Михал, я сам ее не сразу понимаю (ох уж эти диалекты), дай мне спокойно разобраться. Чем больше ты мне будешь сейчас мешать, тем дольше продлится мой разговор с хозяйкой. Ты понял?

Но он не хотел ничего понимать.

— Так, все здесь? Тихо! Я должен сказать вам две вещи. Первое: мне сейчас хозяйка жаловалась, что ночью кто-то выходил на улицу и потом не закрыл за собой дверь.

— Никто не выходил! Честное слово, Шемус, никто!

— Тихо! Я сам ничего не слышал, поэтому пока просто передаю, что мне хозяйка говорила. Но не советую портить тут с ними отношения. Вы должны понять, что дело касается не только вас, понятно? Поэтому я предупреждаю: если еще будут какие-нибудь на вас жалобы, я немедленно сообщу об этом начальству и… — он помялся, — и вашим родителям. Но я, собственно говоря, вас позвал не поэтому. Дело вот в чем. В конце курсов принято устраивать нечто вроде концерта. Естественно, силами учеников. Так что нам пора начинать готовиться. Кто-нибудь умеет петь?

— Даф умеет.

— Да не умею я, Джимми умеет, да. А Шон играет на аккордеоне.

— У меня же здесь его нет с собой.

— Ладно, это мы еще подумаем. А как насчет пьесы?

— Если только вы, Шемас, сами ее напишете. Вот и пригодится ваш писательский дар.

— Ладно, Шон, напишу. Только вы будете мне помогать.

— Но мы же не сможем выступать прямо по-ирландски.

— Да ну, Михал, неужели не сможете? Ты ведь по-английски ни слова не сказал, как мы сюда приехали, правда? Придется за это дать тебе главную роль.

— А если я вообще не хочу участвовать?

— Все должны участвовать.

— А вы сами, Шемус, тоже будете на сцене?

— Я — нет. Я буду петь вашими устами.

— А если вы на сцене петь не будете, я тоже не буду.

— Вы попросите Михала спеть, Шемас. У него же голос, как у козла.

— А ты вообще заткнись, Томас, сучок чертов, подлипала!

— Тихо! Тихо! Не надо так волноваться из-за этого концерта. Это все, считайте, будет просто игра.

— Не хочу я вообще никаких игр ваших. Если вы не будете, я тоже не буду.

— Михал! Ты когда-нибудь замолчишь? Ты все время мне мешаешь. Лучше вообще иди отсюда. Мы тут без тебя все решим, а тебе оставим самую маленькую роль, почти без слов, ладно?

— А если она мне не понравится?

— Сам тогда и будешь виноват.

— Ага, Шемус, какой вы, оказывается, вредный!

— Пошел вон!

Михал удалился.