Мои седые кудри

Еще издали донеслись крики и брань. Алдарские гости словно взбесились. Где-то стреляли. «Неужели передрались спьяну?» — подумала я, пробираясь во двор. И застала настоящий переполох. Гости бегали, метались, натыкались друг на друга, кричали что-то непонятное. Лишь какой-то пьяный господин беззлобно разводил руками:

— Вот ловко! Ай, как обхитрили всех! Из-под носа увели…

Дженалдыко ходил мрачный. Взад и вперед. Без конца плевался, ругал кого-то и бил себя по голове…

Возле комнаты Ирахан собралось много протрезвевших гостей. Толкаясь, они заглядывали в открытую дверь. Допытывались друг у друга: «Ну как, выживет?»

Разыскала я Машу, спрашиваю: что случилось?

— Да ничего, — махнула Маша рукой. — Ингуши украли Дарихан. — Она похлопала меня по плечу: мол, делай свое дело. — Наши поехали догонять…

— А барыня что, умирает?

— В обмороке. Ничего с ней не станется. Нас переживет.

— Маша, да как же ничего, если разбойники украли девушку, а мать ее водой отливают! Кровь из-за девушки может пролиться?

Маша снова отмахнулась и только буркнула:

— Ничего, потому что с жиру бесятся. Пир во время чумы…

Глава третья АГУБЕЧИР И КЕРЕНСКИЙ

После свадьбы и злополучного похищения сестры Агубечир уже не возвращался на фронт. Поговаривали, что служит он во Владикавказе. Однако и домой после ссоры с отцом не приезжал. Дженалдыко в сердцах обвинил тогда сына в трусости за то, что он не смог отыскать след похитителей, упустил их. Агубечир и затаил злобу — на отца и на ингушей…

Много прошло с тех пор месяцев. Теперь уже специальным войском, которое должно было усмирять бунтовщиков-горцев, командовал Агубечир. И задумал Агубечир пойти походом на ингушские селения. Не выдадут добром ингуши его сестру, он без жалости будет сжигать их дома и целые селения.

Узнали об этом ингуши-похитители и каждое воскресенье засылали примирителей к Дженалдыко. Но алдар не давал согласия, ссылаясь на сына: мол, его слова не знает. А с Агубечиром заговаривать было напрасно, наперед известно, что скажет. К тому времени дошла весть, что у Дарихан родился сын. Да посредники не скрывали этого.

В одно из воскресений они явились снова. Во главе с муллой. Это удивило Дженалдыко и показалось ему знамением божьим. «Сам пророк ко мне в дом приходит!» — хвалился он потом.

После долгих разговоров седобородый мулла воздел к небу руки:

— Во имя аллаха и всех святых, не надо крови! Клянемся перед самим пророком: калым заплатим по уговору, по совести, обиды не будет. Помиримся и воздадим хвалу всевышнему…

Кто-то из гостей усомнился, а можно ли без Агубечира прийти к примирению. Но тут Дженалдыко решил показать свою хозяйскую власть:

— Если так угодно пророку, я воле его перечить не стану… И то верно, чем друг другу кровь пускать, лучше добро умножать, — пошутил он.

Дженалдыко вмиг смекнул, что сможет запросить дорогой выкуп. Говорят же примирители, что обиды не будет, внакладе не останется…

Но прослышал об этом Агубечир. Примчался со своими офицерами и солдатами. Было это под ночь зимой. Окружили они двор Дженалдыко, словно вражью крепость, и открыли пальбу из наганов по железной крыше. Только «цок» да «цок». Хозяин сперва подумал, что на радость какую. Выбежал с добром, чтобы почести принимать. Но ружье на всякий случай прихватил.

— Эй, вы! Кто будете? — крикнул он.

— Дом твой жечь будем! — донесся из-за ворот голос Агубечира. — Спасай свою жадную душу!

Узнав сына, Дженалдыко пошел к воротам. Мы с Машей тоже выбежали на крыльцо.

— С ума спятил, сын мой? — пригрозил он. — Или ты строил дом этот? Как же ты смеешь сжечь его?

— Смею, потому что ты опозорил меня! Хлеб-соль от врагов принял. Именем пророка клялся примириться с теми, кто обесчестил наш дом. Испил крови сестры моей!

Агубечир повернулся к сопровождающим его военным:

— Поджечь этот дом, который позорит Осетию и меня!

Военные сошли с коней.

— Ты хочешь спалить и родную мать? — Дженалдыко поднял ружье. — Дорого вам обойдется. Ни на этом, ни на том свете не спишется…

Агубечир не двигался с места, а Дженалдыко не опускал ружье. Потом Агубечир крикнул своим товарищам:

— Подождите! — и направился в дом.

Дженалдыко тоже последовал за ним, на ходу громко приказал Маше:

— Гостям приготовить стол! И угостить на славу, чтобы глупость из головы вышла!.. Да поскорей!

Первый тост господа офицеры, что приехали с Агубечиром, на мое удивление, подняли не за здравие царя, а за какого-то Керенского. А царя начали ругать последними словами. Сукиным сыном обозвали. Я испугалась: а вдруг Дженалдыко войдет и услышит.

— Да, господа, — кричал подвыпивший Агубечир. — Если главковерх не наведет порядка в России — конец придет всему. Не то что в государстве — в доме родном порядка не стало. Распустились, сволочи! Большевики, вот кто воду мутят. Ничего, главковерх скрутит их всех в бараний рог! За здравие Керенского, господа!

А дальше пошло совсем непонятное.

— За здравие наших пастухов! — смеясь, выкрикнул усатый офицер, который был за тамаду.

— За нашего щенка! — вскочил другой офицер.

— Да здравствует архонские свиньи! — орал третий.