– Сюда, – указал рукой полицейский, остановившись возле крохотного помещения, пристроенного к будке дежурного.
Мы вошли в тесную комнатушку, и полицейский, вздохнув, промокнул носовым платком вспотевшую шею. Он показал на стул.
– Жди...
Я послушно сел на стул, мой провожатый удалился.
Время шло. То и дело я поглядывал на часы, висевшие на белой стене. Теперь я был уверен, что меня не отпускают, а перевозят в другое место. Настроение – хуже некуда. С каждой минутой в голове темнело, руки холодели. При малейшем шорохе снаружи сердце начинало стучать с такой силой, что оглушало меня. Страх внутри меня боролся с надеждой на лучшее. Но чем дальше, тем надежды становилось все меньше. Я уже был готов ко всему. И вдруг полицейский, сидевший в будочке, подал мне знак рукой. Это было типично итальянское движение руки – певучее движение кисти, короткий танец длинных узловатых пальцев.
– Что сидишь? – спросил он.
– А что?
– Иди сюда.
Я подошел к нему и заглянул в его окошко. Носастое лицо, тонкая ниточка усиков над пухлой губой, голубые невинные глаза.
– Сколько у тебя денег было?
– Тысяча триста.
– У меня столько нет, – передернул он плечами.
– Нет? – удивился я.
– Только восемьсот есть.
– Пусть восемьсот, – пришлось согласиться. Лишь бы скорее закончилась эта пытка. Украли, наверное, остальное. Гаденько так украли...
Он дал мне деньги, подсунул какой-то бланк, где написана эта сумма. Я расписался и уставился на него.
– А что?
– Иди!
– Куда?
– Иди отсюда! – И полицейский показал на ворота. – Либерта!
Взяв пакет с газетами и журналами, я поспешил к воротам. В воротах была дверь. Я потянул ее на себя, и она отворилась. Не оборачиваясь, я вышел на улицу.
Толмедзо встретил меня абсолютной тишиной. От нагревшегося за день асфальта еще исходило тепло, а воздух уже наполнялся вечерней прохладой.
Осмотревшись, я никого не увидел и только теперь понял, что ожидал истеричных репортеров, фотографов, телевизионщиков. Они преследовали меня всюду. Они появлялись чуть ли не из-под земли, когда на меня надевали наручники и когда возили по судам. Они были возле меня всегда. И вот теперь никого из них передо мной не было. Никто не подкарауливал меня у ворот тюрьмы. Поблизости не было ни одной души.
– Невероятно, – прошептал я и вдруг понял, что никто просто не знал о моем освобождении. Меня задерживали с шумом и помпой, а решение об освобождении принималось незримо для всех. Мое освобождение означало проигрыш тех сил, которые стояли за олимпийским скандалом. А они не желали трубить о своем поражении.
Несколько минут я топтался на месте, не зная, куда идти. Вздохнув, я толкнул дверь, из которой только что вышел, и вернулся на территорию тюрьмы. Подойдя к будке, наклонился к окну. На меня опять взглянули прозрачные глаза.
– Мне нужно такси. Можно мне вызвать такси?
Полицейский внезапно взорвался и обрушился на меня потоком нескончаемой брани.
– Понятно, – сказал я. – Такси вызвать нельзя.
Я опять вышел за тюремные ворота.
Чуть в стороне, метрах в трехстах, горели огни бензозаправочной станции. Это было небольшое, грязненькое, освещенное желтыми фонарями строение. Возле дверей кто-то копошился. Больше идти было некуда, поэтому я пошел туда.
Метров через сто пакет, который я волоком тащил за собой, внезапно лопнул. Газеты рассыпались по земле белыми пятнами. Я бросился судорожно собирать их, ругая себя последними словами за дурацкую затею тащить эти «исторические» публикации с собой.
Наверное, я был смешон в те минуты – на четвереньках сгребающий журналы и газеты. Кое-как мне удалось завязать порвавшийся пакет и донести его до бензозаправки.
Хозяин запирал дверь.
– Бона сера, – поприветствовал он меня. Затем уставился на мой пакет, увидел, что оттуда все высыпается, и покачал головой.
– Бона сера, – сказал ему я. – Мне нужен телефон. Можно позвонить?
Для пущей убедительности я изобразил, что прикладываю телефонную трубку к уху.
– Нет.
– У меня нет телефона. Тут неподалеку есть отель. Там есть телефон. Если угостишь меня пивом, я тебя довезу до отеля.
– Угощу.
Он извлек откуда-то большой целлофановый пакет и помог мне переложить туда мое «богатство». Потом распахнул дверцу своего автомобильчика и пригласил меня внутрь. Машина завелась, и мы неторопливо поехали.
Стемнело окончательно. Мы то въезжали в желтые пятна света фонарных столбов, то проваливались во тьму. Километра через два, на другом конце Толмедзо, стоял небольшой дом с вывеской «Hotel». Машина остановилась, громко зашуршав колесами по насыпанному на обочине гравию. Во всех окнах горел свет.
Я вышел, старательно прижимая к себе огромный пакет.
– Туда, – махнул рукой водитель, указывая на деревянную дверь.
Я поднялся по ступенькам на веранду, водитель последовал за мной, что-то бормоча себе под нос.
– Чао! – воскликнул он, едва мы переступили порог.
В ответ прозвучал дружный хор голосов. Бар отеля был полон, за всеми столиками оживленно беседовали завсегдатаи.