Мои шифоновые окопы. Мемуары легенды

Мне нравятся мои кафтаны и их эволюция, в том числе внесезонные кафтаны-рубашки из хлопка в красном и черном цветах, которые я заказываю на Au Fil d’Or – большом базаре в Марракеше. Их делает потомок месье Буджимы, который первым начал расшивать галуном модели из коллекций Ива Сен-Лорана в восьмидесятых годах. Мои накидки и церемониальные мантии от Тома Форда – среди самых выдающихся образов, которые мне выпала честь носить. Моя любимая парадная накидка – синяя, украшенная вышивкой. Я снят в ней на фото Джонатана Беккера на милом моему сердцу мосту Александра III в Париже. Фотография иллюстрировала статью Грейдона Картера в Vanity Fair.

Мой личный стиль формировался на протяжении десятилетий, и в основе его эволюции – сознание того, что мужчина может одеваться роскошно и пышно и этим вызывать восхищение.

Я горжусь своими знаниями об истории костюма, о том, как мужчины одевались при французском дворе – все эти кудрявые напудренные парики, рюши с головы до ног, жабо, атлас и камзолы, которые покачивались, словно кринолины, при ходьбе. Мужчины носили каблуки; достаточно взглянуть на портреты Людовика XIV работы Гиацинта Риго – на скульптурных ногах монарха обувь не просто на каблуках, а на красных каблуках, и белые чулки.

Моя одежда похожа на церемониальные итальянские доспехи семнадцатого века. Она похожа на traje de luces – ярко-розовые накидки с желтой подкладкой, которые надевают матадоры при выходе на арену в Мексике и Испании или на облегающие болеро и брюки великих танцоров фламенко. Накидки и кафтаны предполагают формальную ситуацию, парадный дресс-код. И хотя я не в деловом костюме-тройке, в мои кафтаны вложено не меньше мастерства, чем требуется от моих портных из Лондона – Richard Anderson и Huntsman.

Да, я использовал кафтаны, чтобы скрыть метаморфозы, происходившие с моим телом по мере того, как прогрессировало ожирение. Меня разнесло, я объедался сладостями, будь то мраморные мадленки и горячий шоколад в Париже или калорийные десерты, предлагаемые в лучших ресторанах Нью-Йорка. Я никогда не сомневался в том, кто я и как выгляжу. Я никогда не считал себя уродливым. Прежде всего я с самого начала думал не о том, как я выгляжу, а о своей одежде. Я знаю, что в жестоком, иногда непостоянном мире высокой моды за моей спиной меня осуждали. Несмотря на то что я иногда чувствовал себя огромным ламантином, я сохранил свою гордость и уверенность в себе. Кафтаны для меня стали кульминацией исторических цитат, возможностью сотрудничества с великими дизайнерами, такими как Валентино, Ральф Руччи, Том Форд, и никому не известным портным, тихо крутящим ручку своей машинки в каморке посреди парижского района Barbès.

В 2008 году Валентино создал для меня два невероятных кафтана, в которых я собирался появиться на устроенном им трехдневном празднике в Риме. Подбором тканей занимался Карлос Соуза. Приехав в Рим в качестве гостя, я сразу же поспешил в Дом моды Valentino на примерку, для которой уже были изготовлены патронки из полотна. Кафтаны сшили из винтажных тканей из архива Valentino: зеленого хлопка с огромными черными ягуарами и великолепного принта с узором в виде китайских драконов с неоново-зеленой и красной каймой. Оба кафтана я надевал поверх сшитых на заказ из хлопка рубашек Charvet of Paris и белых рубашек под смокинг.

Трехдневная вечеринка Valentino была экстравагантной: в первый вечер ужин был устроен в Римском форуме. Меня поселили в роскошном Hotel de Russie. При заселении мне передали рукописное послание от итальянского художника Риккардо Аджосса.

Я познакомился с Риккардо еще в молодости, на телестудии в Риме, куда я пришел на популярное телешоу в качестве сопровождающего Наоми Кэмпбелл. Он проходил там практику, помню, как он стоял в коридоре и был очень любезен. Позже мы целовались в гламурном ночном клубе. Он был юн и красив, словно молодой дворянин с портрета Бронзино. Риккардо – самый добрый и красивый мужчина – показывал мне Рим.

_“ Несмотря на то что я иногда чувствовал себя огромным ламантином, я сохранил свою гордость и уверенность в себе._”

Мы потеряли друг друга из вида с семидесятых, пока Риккардо не прочитал в ежедневной газете, что я в городе в качестве гостя Валентино. Там же упоминался и отель, в котором я остановился. Так меня нашла его записка, и так произошло наше воссоединение.

Риккардо специализируется на производстве бумаги традиционным корейским способом – ханджи. С 2000 года он является профессором Академии изящных искусств Рима. Вскоре после вечеринки Valentino Риккардо приехал с персональной выставкой в Ист-Хэмптон, Нью-Йорк. Она называлась «Листья мира» (Leaves of the World). Он остановился в моем доме и спал в одной постели со мной на протяжении недели, но мы ни разу не дотронулись друг до друга. Чистая романтика: итальянский художник, живущий и работающий ради искусства, в моей постели.