Мои шифоновые окопы. Мемуары легенды

Я сразу же подошел к Карлу – в конце концов, это была его вечеринка, а моя бабушка правильно меня воспитала. Сквозь стиснутые зубы я произнес: «Привет, Карл, как дела?» – и быстро занял место, отведенное мне за ужином.

Глория свой круг почета совершила чуть позже и около четырех минут говорила с Карлом на немецком. Она вернулась и сообщила, что рассказывала Карлу обо мне. И добавила, что ему, похоже, небезразлична моя судьба и он спрашивал ее, как у меня дела и в порядке ли я. Но потом его отвлекло множество других гостей. Она поняла, что пора встать из-за стола и оставить его в покое.

На вечере присутствовала Наоми Кэмпбелл, а также Вирджини Виар, но я ее не видел. Пришла Мэрайя Кэри в сильно облегающем вечернем платье Chanel и спела в честь Карла. Увидев меня, она сошла с возвышавшейся над залом сцены и крепко обняла. После ее выступления мы с Глорией уехали, не попрощавшись с Карлом. Я хотел удалиться, сохранив свое достоинство. Да, я скучал по Карлу, но целовать его задницу я бы не стал.

Я уже оплакивал уход Ли Радзивилл, которая скончалась в предыдущие выходные, когда девятнадцатого февраля 2019 года из новостей CNN узнал, что Карл Лагерфельд умер в возрасте восьмидесяти пяти лет. Он был доставлен на «скорой помощи» в госпиталь, и из его легких удалили литр жидкости. Затем он просто заснул и больше никогда не проснулся. Только Себастьен, его верный помощник, был с ним в последние минуты его жизни.

Анна Винтур позвонила мне из Лондона. «Я думала, что он будет жить вечно, – тихо произнесла она с тем надрывом в голосе, который обычно бывает, когда она позволяет своим эмоциям проникать в мобильное устройство. – Мы с Амандой пытались дозвониться до него, чтобы договориться встретиться за ужином, когда приедем в Париж». Некоторое время мы разговаривали, продолжая вспоминать наши лучшие совместные с Карлом моменты.

Салли Сингер из Vogue обратилась ко мне по электронной почте с просьбой написать о Карле. В течение полутора часов прямо со своего iPhone я написал материал, ставший моей последней статьей о Карле Лагерфельде. Написал от всего сердца.

Наоми Кэмпбелл также позвонила мне из какого-то города за границей с одного из десяти вездесущих сотовых телефонов, которые она хранит в огромной сумке с замком на молнии (в ее ручной клади всегда лежит сотовый телефон для каждой страны и свежая бутылка соуса «Табаско»). Наоми хотела, чтобы я знал, что она думает обо мне. Это много для меня значило.

Три дня спустя прощались с Карлом. Меня не пригласили, но я все равно не смог бы приехать в такой короткий срок. На церемонии выступали Анна Винтур и принцесса Монако Каролина. На Анне были две броши и большое колье с голубыми аквамаринами в окружении бриллиантов, которые ей подарил Карл. Я видел это на фотографиях.

По словам моей дорогой подруги Аманды, леди Харлек, служба в крематории была весьма достойной, хотя ей не хватало изысканности, которую мог бы ей придать сам Карл. Не было ни купелей для омовения ног, ни ведер с распустившимися белыми розами, как понравилось бы Карлу. Казалось бы, такой дотошный человек мог заранее спланировать во всех деталях, как должны пройти его похороны (как, например, сделала Ли Радзивилл). Но, как я уже писал, Карл не любил иметь дело со смертью.

В моей южнобаптистской культуре люди посещают могилы близких. Однажды летом я отправил Карлу факс о том, что навещал могилу своего отца, похороненного в Роксборо, Северная Каролина. Позже Аманда Харлек передала мне слова Карла: «Очевидно, Андре занят тем, что носится по Северной Каролине, посещая могилы своих родственников».

Хотя он редко говорил о смерти, Карл все же упомянул, что не хочет никаких похорон и никто не должен видеть его останки. Карл не хотел, чтобы его видели мертвым. Он говорил мне, что даже включил этот пункт в завещание. Его воля не была исполнена. Он лежал в черном деревянном гробу в черном пиджаке и любимых узких черных замшевых брюках, широком галстуке и белой рубашке с высоким эдвардианским воротником. Галстук украшали несколько булавок с бриллиантами и редкими винтажными драгоценными камнями. Только избранные были приглашены на прощание с ним. Карлу бы это не понравилось. Он бы этого не хотел. Но служба была не для него, а для тех, кто оплакивал потерю, и для Chanel в ознаменование конца эпохи.

Когда умерла мать Карла, мы были вместе в Париже на вечеринке в его честь и ему поступил личный звонок по телефону. Он вернулся и продолжил вести себя, как будто ничего не произошло, но я видел, что он не в своей тарелке.

«Что случилось?» – спросил я.

Он колебался. «Моя мать скончалась».

Я начал выражать соболезнования, но он прервал меня и переключился на другую тему. Он никогда больше не упоминал о смерти своей матери, кроме одного раза, когда поделился желанием, чтобы его прах частично был смешан с ее прахом в урне, хранившейся в замке, который он купил для нее. Оставшийся прах он завещал смешать с прахом любви всей своей жизни – Жака де Баше.