Мой сталкер

– А ты и сам полицейским стал. Кого они теперь пугать будут?

Андрей театрально берется за лоб и смеется.

– Да, неувязочка вышла.

– И что? Ты с родителями не общаешься сейчас?

– Почти не общаюсь. Да и мать считает, что к двадцати пяти годам я сдохну на свалке, так что и время тратить зря не нужно.

Андрей говорит вполне спокойно, даже не ведя бровью.

– Считала раньше, по крайней мере.

Старается не показывать, что сказанное вызывает в нем хоть какие-то эмоции. Но я понимаю, что ему все равно неприятно. Рассказывать о детских травмах – очень тяжело. А еще тяжелее, когда это связано с матерью – человеком, который должен быть для тебя самым родным. Сложно представить, как сильно из-за этого можно страдать. И мне хочется принять на себя всю боль, что настигала его в течение жизни. Когда не в силах помочь любимому человеку, автоматически становишься узником страданий. Все равно, какая у него проблема – безразличные родители или ноющий зуб, – ты лишаешься сна и спокойствия, думая о ней.

– Теперь у тебя есть я… – стараюсь немного его подбодрить и напомнить, что больше он не одинок. – Не самая лучшая компенсация вообще-то…

– Самая лучшая. Самая красивая. Самая милая. Кто здесь самая прекрасная девочка?

– Ты?

– Понял, тебе весело.

– Дай мне полотенце, – прошу я.

– Встань и сама возьми.

– Но я не хочу, чтобы ты видел меня раздетой, – в шутку говорю я.

Кажется, он сейчас счастлив и добр. Может, стоит спросить?

Еще совсем недавно я могла подумать о гадких вещах, будто Андрей способен на то, чтобы любоваться моим изнасилованием. И сложно признаться себе, что я считала, он мог возбудиться…

Но нет, не мог! Это даже не предательство меня, это предательство самого себя! Своей любви, своих действий и своих слов!

Он честен передо мной, и я хочу отплатить ему тем же.

– Можно я расскажу тебе кое-что? – нерешительно спрашиваю я.

– Конечно, малыш. Я внимательно слушаю.

– Только обещай сначала, что не разозлишься.

– Не обещаю.

– Тогда не скажу.

– Говори.

– Пообещай сначала.

– Говори.

На счет три.

Самые ответственные действия всегда нужно совершать на три.

Раз.

Два.

Три.

– Ты сам говорил, что я могу копаться в твоем телефоне…

– И что же ты там нашла? – спрашивает Андрей, немного хмурясь.

– Я смотрела видео…

Он даже не переспрашивает, какое. Просто опускает голову. Серьезные разговоры даются мне сложно – намного легче размазывать по коже ласку, нежели пепел и сажу.

– И что теперь? Поругаешь меня? Скажешь, что так делать нельзя?

– Не скажу, но так и вправду нельзя.

– Зато можно так, как они делали? Вообще я очень рад, что эти несколько лет они жили припеваючи. Судьба не дура, малыш, просто так людей не сводит – они не несли никакого наказания, не сдохли, а сейчас просто получили свою мизерную порцию унижений.

– Я очень боюсь… за тебя.

– Не бойся.

– Ты с ними ничего противозаконного не сделал в итоге?

– Я ничего с ними не сделал, хотя надо было.

– Как ты их нашел?

– Взломал твой «ВК».

– Как? Когда?

– Недавно.

– И что там?

– Думал, какие-то переписки нарою, имена, мало ли. Сначала ничего, а потом заглянул в черный список… и пазл сложился.

Да, они втроем действительно были единственными, кого я отправила в черный список за все время существование моей страницы.

– Просто так. На память.

– А зачем тебе нужно было видео со мной?

– Тебе вообще не нужно было это смотреть.

Вот и я так думаю. Так же, как и не нужно было тебе говорить. Неужели зря тебе доверилась?

– Зачем ты его пересматривал?

– Что? – удивляется он моему вопросу. – Я его не пересматривал.

– Ты попросил себе перекинуть.

– Попросил, но не для того, чтобы пересматривать. Почему ты постоянно надумываешь какую-нибудь херню, ничего не обсуждая со мной?

– Но зачем тогда оно тебе было нужно? Без причины?

– Можно сказать и так.

– Не верю.

– Послушай, тебе не понравится ответ, ты расстроишься и обидишься, поэтому давай закончим. Клянусь, я не пересматривал его. Думаешь, я бы смог вообще нормально смотреть на это? И я удалил это видео. Его больше нигде нет. А если осталось у кого-то – просто сниму ботинок и буду бить своим сорок шестым размером, чтоб проекторы на роже отпечатались. Ничего больше нет, малыш. Все закончилось.

Ответ мне не понравится. Я обижусь и расстроюсь.

– Разве может быть что-то хуже того, что я и так уже придумала?

– В рамках наших отношений – да.

– Тогда тем более скажи мне.

Но манипуляции в нашем случае действуют лишь на меня. Если он решил что-то, то переубедить невозможно.

– Прошу, забудь об этом.

Что я могу против него? Как противостоять? В который раз убеждаюсь, что Андрей сильнее, умнее и продуманнее. Что я могу – немощная и бессильная, – если он страшнее и хитрее любого монстра?

– Просто верь только мне. Хотя таким мудакам, конечно, проще не верить.

– А я верю.

И если ты говоришь, что мне лучше не знать, я угомоню любопытство и доверюсь. Будет сложно, но это меньшее, что я могу для тебя сделать.

Я тебе верю.

Хочу быть с тобой.

Хочу завести с тобой щенка, чтобы когда-нибудь, когда мы будем просыпаться вместе, в одной кровати, он будил нас, вскарабкиваясь на наши лица как на гору.