Мой сталкер

– Можно я у тебя тоже кое-что спрошу? – хриплым голосом произносит он, гладя мою спину подушечками своих пальцев.

– Можно.

– Твоя мама давно умерла?

– Эм, мама… – Его вопрос застает меня врасплох. – Ну…

– Не отвечай, если тебе больно об этом говорить.

– Все в порядке. Просто немного неожиданно для меня говорить о маме. Она умерла, когда мне было четырнадцать лет. Все началось из-за воспаления легких. Ей долго не могли поставить диагноз, а потом было уже поздно. Она умерла буквально за несколько дней, когда мы думали, что болезнь уже отступила, – зачем-то я рассказываю ему все, хотя он просто спросил, когда она умерла. – Папе было тяжело.

– Прости, не нужно было затрагивать эту тяжелую тему.

Андрей всегда очень заботлив, но сейчас по-особенному – будто я хрустальная ваза в его руках.

– Я люблю тебя, – невольно говорю я, потому что хочу заполнить молчание чем-то приятным.

– Даже шанса себя разлюбить я тебе не дам.

Можешь давать – хоть сотню, хоть тысячу, но я ни одним из них не воспользуюсь.

* * *

Хочу выбросить некоторые пакеты, в мусорке вижу кучу осколков посуды, больших и маленьких.

– Что это?

– Да Луна пыталась разбить тарелки о мое лицо, когда уходила.

– Понятно.

– Чего загрустили?

– Не хочу о ней вспоминать. Не говори о Луне никогда.

– Все-таки ты меня ревнуешь, – победным тоном констатирует Андрей.

– Да, я ревную! Я очень сильно ревную и не хочу, чтобы ты вспоминал о ней! Ругаться будешь?

– Нет. Мне приятно.

– А дети тебя любят, – неожиданно говорю, потому что еще не успела сказать этого.

– Хоть к ребенку не ревнуй.

Вопрос ревности решить не успеваем, потому что я слышу легкую вибрацию из коридора и бегу, чтобы взять телефон с тумбочки.

Папа.

– Да, пап, – отвечаю, глядя на Андрея, который пошел следом за мной.

– Сколько раз я тебе звонил? – резко спрашивает папа.

– Что?

– Если через двадцать минут тебя не будет дома, я этого урода закопаю.

Теряю дар речи и не понимаю.

О ком он говорит, если думает, что мы с Владом?

– Пап, ты чего?

– Бегом домой, я тебе сказал.

Папа кладет трубку. В груди леденеет страх. Дрожь усиливается. Дышать становится нечем.

За двадцать минут отсюда добраться нереально, разве что на ковре-самолете.

– Что случилось?

Я смотрю на экран – девятнадцать пропущенных от папы.

Девятнадцать… Ладно если бы просто пропущенные, еще и куча сообщений от Влада.

Звонил твой папа. Просил дать тебе трубку.

Капец я испугался! Мне кажется, он что-то понял.

Предупреждай хоть, если мной прикрываешься!

Блин, возьми трубку!

Лиза!!!

Ну все, он снова звонил

Да где ты ходишь?!

Короче напиши

– Кажется, папа знает, что я с тобой. Он такой злой.

Меня снова накрывается тоской. Не может быть все хорошо. Не может.

– Не бойся, мы найдем что ему сказать.

– Не надо, я сама.

– Нет, раз уж он в курсе, самое время нам познакомиться.

Глава 20

Праздник грусти

– Нет, я пойду с тобой. – Андрей стоит на своем, упертый, но я понимаю, что если сейчас он пойдет со мной и встретиться с папой – чье настроение ухудшится еще в десятки раз при виде него, – будет плохо.

Будет плохо всем, а мне в первую очередь.

– Нет, не пойдешь.

– Я же сказал…

– Пожалуйста, – не даю закончить, потому что не выдержу ни слова в его свирепом тоне, – я сама папе все объясню.

– Что ты ему собираешься объяснять? И с какого вообще хрена? Он тебя будет запугивать, а ты перед ним еще оправдываться должна? Давай все, что нужно, ему объясню я.

Андрей выливает на меня всю злость, которой он переполнен. Иногда даже кажется, что из всех моих знакомых Андрей единственный, кто так ненавидит моего папу. Каждый раз он демонстрирует пренебрежительный тон, максимальную ненависть и непонимание – почему я слушаю его, почему боюсь расстроить. Я просто уверена: он сам хочет, чтобы между нами были такие отношения. Чтобы я отчитывалась, но только не перед папой, а перед ним.

Андрей настолько сросся с ревностью и жестокостью, что они для него – нечто само собой разумеющееся.

– Андрей, он меня не запугивает, это же мой папа!

Да, может, у папы был не самый миролюбивый тон, но мы все втроем понимаем: это из-за любви и заботы.

– Чего ты? Он просто переживает, и очень сильно.

– Я переживаю не меньше.

Они как будто соревнуются – кто больше любит, словно скаковые лошади. Не хватает только ставок.

– Все будет хорошо. Я напишу тебе.

– Понятное дело.

Потихоньку начинаю отходить, потому что прощаться и успокаивать его можно бесконечно.

Андрей продолжает нервно крутить зажигалку в руках.

С трудом осознаю, что сейчас нам с папой предстоит серьезно поговорить. Да, он рассердится еще больше, но все узнает.

А если придет Андрей, то папа еще больше взбесится, выгонит его, запретит нам общаться. Из-за этого разозлится Андрей. Прочный круг непонимания и злости, разорвать который станет невозможно.

И мы будем хомяками, бегущими по кругу.

* * *

Пытаясь крутануть ключ влево, но понимаю, что дверь открыта. Дрожа, вхожу внутрь. Кругом тихо. Никаких признаков жизни.

Вдруг передо мной появляется папа, размешивая ложкой сахар в кружке с чаем или кофе. От испуга и неожиданности сильно пячусь назад, прижимаясь спиной к двери.