Мой сводный кошмар

И вроде бы отвлекаюсь. Наверное, даже достаточно сильно, потому что едва не подпрыгиваю, когда мою обнаженную спину обжигает от внезапного прикосновения. Кирилл – мне даже оборачивать не нужно, чтобы понять, кто стоит так близко ко мне и чьи пальцы чертят на моей спине какой-то рисунок.

Огненный, судя по тому, как горит моя кожа.

– Так-так-так, – слышу голос фотографа. – Отец семейства был, жених был. Судя по всему, это у нас старший брат наконец-то проснулся?

Пальцы Кирилла на секунду останавливаются.

Он не произносит ни слова – возможно, просто кивает. Но фотографу и этого оказывается достаточно. Он снова прищуривается, задумчиво потирает бородку, рассматривает нашу композицию через объектив, а потом оглашает:

– Отлично смотритесь! Работаем дальше! Брат и сестра… хм, прекрасно выходит!

Я делаю глубокий вдох, чтобы сказать Кириллу хоть что-нибудь или хотя бы обернуться к нему и заставить его отойти, сохранить между нами границу. А он, будто прочитав мои мысли, делает еще один шаг и заставляет меня задохнуться – и от этой близости, и от своего запаха, который я успела забыть. Своего – без добавок духов незнакомок.

А еще от шепота, который опаляет мне щеку, когда его пальцы опускаются к моей левой лопатке и начинают там медленный, какой-то томительный танец:

– Не закрыла комнату, долго не спала. Понравилось, как я желаю тебе доброй ночи? Ждала меня?

Не давая мне ни единого шанса ответить, он обхватывает мою талию стальными тисками и уверенно дергает на себя, заставляя соприкоснуться с ним.

– Не расстраивайся, предлагаю взамен попробовать кое-что новое, – снова шепот и едва уловимое движение его бедер, которое заставляет меня вспыхнуть смущением, когда я чувствую, как он возбужден.

Он не пытается это скрыть – наоборот, потирается об меня своим членом и сильнее сжимает мою талию, когда я пытаюсь от него отстраниться.

– Не бойся, – горячит мою шею соблазнительный шепот. – Я всего лишь покажу тебе, как умею желать доброго утра.

Глава 27. Алиса, настоящее

Когда-то он говорил, чтобы боялась его, а теперь просит совершенно другого.

Когда-то он предлагал мне бежать, а теперь держит так крепко, словно боится, что я вспомню об этом.

Когда-то он сам ушел от меня, а теперь его шепот как кандалы – не позволяет сделать и шага.

Когда-то его поцелуи сводили меня с ума, а сейчас он будто сам обезумел.

Мы поменялись ролями? Или те роли изначально были не наши?

На глазах у фотографа, объектив камеры которого видит куда больше, чем кажется. На глазах у родителей, сестры и незнакомых людей он продолжает меня обнимать. Но, словно этого мало, словно ему не хватает той дрожи, которую он наверняка ощущает пальцами, которыми сжимает меня, он склоняет голову к моим волосам и делает вдох. Глубокий, медленный, громкий, задевающий во мне что-то живое, болезненное, хотя казалось, что давно упокоенное.

– Весна… – его шепот обдает мою шею горячим дыханием. – Даже не представляешь, как мне не хватало этой весны.

– Предлагаешь пожертвовать локоном, чтобы в Испании, как у нас, снова стало четыре времени года?

Его усмешка, как и его пальцы, теряются в моих волосах, которые он начинает наматывать на кулак. С меня тут же слетает показная бравада. Она и без того еле теплилась, а теперь сжимается так же, как пальцы у меня на ногах.

– Что ты…

– Отлично! – слышу радостный голос фотографа. – Уберите волосы больше, откройте это лицо, я хочу его видеть!

Кирилл сжимает мои волосы жестче, заставляя меня невольно чуть запрокинуть голову, и делает движение бедрами, чтобы я еще сильнее ощутила его.

– Не волнуйся, – второй рукой еще больше усиливает захват на моей талии, когда я хочу отстраниться, – твое лицо – единственное, что я позволю ему увидеть.

Судорожно бьется мысль, что так нельзя, не должно быть. И на нас же все смотрят, наверняка смотрят! Но затихает от очередного движения бедер Кирилла. Это как наказание, попытка доказать, к чему приводит мое сопротивление: чем сильнее я пытаюсь от него отстраниться, тем он становится ближе, бесстыдней.

Ткань платья слишком легкая, чтобы я могла не обращать внимания, что его кожа тоже горит от этих прикосновений.

Но еще можно держаться… как-то было можно держаться, пока новый шепот не пронизывает меня сотней иголок, словно едва вынырнувших из лавы вулкана:

– Не знаю, какой этот бородатый фотограф, но место для съемки он выбрал удачно. Никто ничего не поймет, даже если я сейчас задеру твое платье, отодвину в сторону твои трусики-невидимки и вставлю в тебя свои пальцы.

Я судорожно вздыхаю, делаю еще одну попытку отодвинуться от него, но это так же реально, как убежать от камнепада, который уже осыпается. И приваливает тебя раскатистым эхом:

– Ты ведь в таких же трусиках, в которых была тогда ночью?

Еще одно движение бедрами, едва уловимое, но более напористое, всего на секунду, но достаточно, чтобы он, как и я, успел почувствовать все.

– Да, – удовлетворенный выдох, – в таких же. И наверняка уже влажных, не так ли?