Мой театр. По страницам дневника. Книга I

С этими «познаниями» я оказался на репетиции Ратманского, подготовленный, как меня учила Уланова. И хотя Алексей являлся учеником П. А. Пестова, книг на эту тему он явно не читал. Начал ставить. Показывает какие-то движения, я ему: «Леша, а это что значит?» Он говорит типа «тут веером будете махать». Я: «Тут еще рано». – «В смысле, рано?» – «В том смысле, что мы только начали номер, по сюжету веер начинает „играть“ гораздо позднее, он означает…» Сначала Ратманский что-то отвечал, но вскоре стало ясно, что он вне понимания японской культуры и тем более Кабуки и даже сам сюжет «Саги-Мусумэ» знает весьма приблизительно. «Коля, ну что вы так подробны? Это же сны о Японии!» Я тогда подумал, что если это сон, то это кошмар, а в кошмаре участвовать совершенно не хотелось.

Чтобы не подвести Ананиашвили, я продолжал ходить и учить незатейливое сочинение Ратманского. К счастью, случилось то, о чем я Нину предупреждал. Руководство не пустило меня в Японию, потому что «Жизель» в январе, кроме меня, оказалось некому танцевать.

Сразу после Нового года премьера «Снов о Японии» прошла в Большом театре. Выяснилось, что не только хореограф, но и художник М. Махарадзе, оформлявший спектакль, не любил читать книги. Когда Ананиашвили с друзьями приехала в Японию, начались конфузы, если это можно так назвать. Вплоть до того, что у всех артистов на сцене кимоно оказались запахнуты на сторону мертвеца! Кто-то засмеется: «Подумаешь!» Но так может сказать только невежественный человек. Для японцев это вообще из серии «не может быть никогда»! Ожидаемого восторженного приема сочинение Ратманского не получило. Надо еще учесть, что японцы – очень воспитанные и деликатные по своей природе, к тому же в Японии любили Ананиашвили, что уберегло хореографа от откровенного провала.

Японская тема, не случившаяся в моем репертуаре, тем не менее присутствовала в моей жизни. Начиная с мая 1997 года японцы приступили к съемкам фильма «про Цискаридзе». Снимали в классе, репетиции, в кулуарах театра.

В Москве в то время лучшими переводчиками-японистами были две грузинки: Ирина Махарадзе и Этери Саконтикава. Они работали многие годы на серьезных русско-японских проектах, связанных с искусством. Позвонили мне и говорят: «Ника, съемочная группа очень хочет к тебе домой попасть». – «Куда домой?! Мне домой приглашать некуда! У меня комната в четырнадцать метров, шкафа нет, все вещи на гвоздях висят!» Не знаю, как, но они меня уговорили. Японцы пришли. Они были в восторге от моего коммунального быта.

Параллельно с этим телеведущий Вадим Верник делал свою первую программу «Кто там» на телеканале «Культура», в которой я стал его первым «сюжетом». Японский фильм под названием «Принц из коммуналки» вышел одновременно в Японии и Англии. И тех, кто снимал кино, и тех, кто его смотрел, поразило фантастическое сочетание несочетаемого: я то Дезире, то Щелкунчик, то граф Альберт, то Солор… И одновременно: коммунальная квартира, комната-шкаф, коридор, заставленный какими-то вещами, ванная с шайками… Одним словом, русская экзотика!

Единственное, чем я не порадовал съемочную группу, так это российскими тараканами. Когда мы заехали в квартиру, они там гуляли, но мама быстро с ними разобралась. Скатала какие-то шарики из риса с чем-то, рассовала их по всей квартире, тараканы от нас и ушли.

Программа Верника на ТВ тоже называлась «Принц из коммуналки». После выхода кино и телевизионной передачи в СМИ поднялся шум. В результате, вместо хоть какого-то предложения улучшить условия моей жизни, от руководства театра мне влетело по первое число.

Кстати, в японском фильме есть кадры, где я стою перед ГАБТом. Съемки происходили летом 1997 года. Знаменитый сквер Большого театра с фонтаном, роскошными яблонями уже был уничтожен. Площадь, известная всему миру, представляла собой абсолютно лысую поляну с тремя чашами посередине: там три фонтана получилось вместо одного, из них два не работали, их прикрыли искусственной зеленью. Ужасная картина! По сравнению с ней – моя коммуналка выглядела музеем…

8

Новой «Жизели» ни на репетициях, ни на сцене Уланова так никогда и не увидела. Хотя на гигантской афише-растяжке, между колоннами ГАБТа, стояла ее фамилия как консультанта. Галина Сергеевна этот факт тяжело переживала, очень плохо себя чувствовала. Незадолго до премьеры у нее случился инсульт. Она оказалась в больнице…

Очень сдержанный и закрытый человек, Уланова редко говорила о своем здоровье или переживаниях даже О. В. Лепешинской и Б. А. Львову-Анохину, с которыми в последние годы жизни очень сблизилась.

Примерно в это время Галина Сергеевна побывала на двух балетах Большого театра, где на сцене появлялся гроб. Не знаю, кто и зачем ее убедил это смотреть. Я был на каких-то очередных гастролях, а когда позвонил, Уланова не скрывала своего возмущения: «Коля, ну как можно на сцену гроб ставить?!» – «А зачем вы пошли?» – «Так мне же не сказали…» В общем, эта история с гробами ее тогда очень взволновала и по-настоящему растревожила. Она долго не могла успокоиться.