Чтобы перелистнуть эту нелучшую страницу в моей жизни, скажу, что она и для Большого театра оказалась черной. Реакцию Петербурга на «Лебединое озеро» оставлю без комментария. В Москву мы вернулись «на щите». Столичная пресса еще три-четыре месяца смаковала детали нашего провала, восхваляя Мариинский театр. У Семёновой на этот счет было другое мнение: «Они думают, что они императорский театр, кривляются много. Класс не тот!»
В последние годы жизни Уланова дружила с театральным режиссером, балетоведом, образованным, умным человеком – Б. А. Львовом-Анохиным. Каждый вечер они с Галиной Сергеевной вели долгие телефонные разговоры. Как-то Борис Александрович признался, что я часто становился темой их обсуждений. Уланова рассказывала ему о наших репетициях, беседах. Говорила, что эта работа ее «держит», и, оказывается, отзывалась обо мне с восторгом, что было для нее совершенно нехарактерно. Меня тогда это очень удивило. Конечно, я понимал, что Галине Сергеевне интересно со мной работать, иначе она просто не стала бы тратить свое время, но иных похвал, кроме как «прилично», «это хорошо», я от нее никогда не слышал.
Во многом благодаря Львову-Анохину, его статьям и высказываниям в печати, «широкая общественность» узнала, что я, действительно, являюсь учеником Галины Сергеевны, вторым, после В. В. Васильева, и последним.
Судьба распорядилась так, что в возрасте 23 лет я оказался среди замечательных, талантливых людей. Мало того что в театре рядом были Семёнова и Уланова, мне постоянно еще кто-то советовал: «Прочти вот это, прочти вот то». Львов-Анохин, беседуя со мной о театре, о ролях, всегда направлял: «Коленька, надо вот такую книгу почитать…» Я шел в библиотеку, читал.
На память о Борисе Александровиче у меня осталась тарелка, которая висела у него на стене в гостиной. Она существует в единственном экземпляре, и мыть ее нельзя. На 40-й день, как его не стало, мне передали эту тарелку в дар, на память, как он того хотел…
С Борисом Александровичем меня познакомил Влад Костин. Тот самый, который пытался образумить мастериц, отказывавшихся шить мне костюм для «Щелкунчика», тот, кто отправил меня под Ленинград подправлять нос.
Костин был яркой, известной в театральной Москве личностью. По материнской линии он происходил из рода Головиных, вырос в доме напротив Третьяковской галереи. Закончил престижный университет в Джакарте, где работали его родители, говорил на английском, как на русском, а еще на индонезийском. Когда мы с ним познакомились, он уже оформлял спектакли, делал костюмы.
Я с детства был «калласистом». Где-то на развале однажды купил книгу про Марию Каллас, единственную изданную на русском языке. Эту книгу как составитель делал Костин, много лет работавший в издательстве «Прогресс». Каллас тогда была жива, и Влад с ней общался по телефону. Он был невыездным.
Я эту книгу до дыр зачитал. И, когда меня пригласили к нему в гости, я взял ее с собой. Увидев книгу, Влад сказал: «Молодой человек, вы хотите сказать, что вы это читали?» – «Конечно, и хотел бы получить ваш автограф». – «Но я не Каллас», – засмеялся он. – «Да, но вы составитель книги!» Костин был поражен, что люди моего поколения знают, кто такая Каллас.
У Влада была роскошная библиотека, которой я мог свободно пользоваться. Когда заканчивалась очередная книга, звонил ему, приходил и брал следующую. Там я нашел и прочитал самиздатовский вариант «Мастера и Маргариты» Булгакова, на тонюсенькой такой бумаге. Привычным шрифтом был набран текст разрешенный и прописью – то, что советская цензура вымарала. Часть библиотеки была связана с поэзией Серебряного века, которую Костин обожал. Книги по живописи – отдельная история. Влад по заказу Русской патриархии сделал книгу по материалам Третьяковской галереи. Он был составителем Библии по заказу патриарха Алексия II, с иллюстрациями лучших русских художников. Это две книги – Ветхий и Новый Завет. Огромные роскошные фолианты.
Костин водил меня в музеи, особенно любил Третьяковскую галерею. Если в Москве проходила какая-то выставка, мы оказывались там непременно. Он же был искусствовед, по дороге Влад успевал еще лекцию мне прочитать.
В балете он тоже разбирался профессионально. Его любимым спектаклем была «Спящая красавица». Зная об этом, я как-то проронил: «Если вы когда-нибудь где-то будете ставить „Спящую красавицу“, обещаю, я приеду и бесплатно станцую». И в какой-то момент они с Г. Н. Прибыловым меня на этом обещании поймали. Пришлось ехать в Челябинск…
Прибылов был давним приятелем П. А. Пестова. После Вагановского училища, премьер Горьковского театра, закончил ГИТИС у Н. И. Тарасова и М. Т. Семёновой – в общем, знающий был человек. Марину Тимофеевну он просто обожал, мы на том сошлись.
Однажды Герман Николаевич позвонил: «Коляш, мы с Владечкой делаем “Спящую красавицу” в Челябинске, хорошо, если бы ты станцевал премьеру». Я понял, что деваться некуда. Если я сказал «да», я сделаю.