Мой театр. По страницам дневника. Книга I

Мабута меня этими вещами никогда не обременял, в жизни не взял с меня ни копейки. В отличие от других клакеров, которые во времена ларьков и кооперативов уже перешли на «коммерческую» основу – работали за деньги, Мабута был из уходящей породы «идейных», трудившихся «искусства ради». К ним относились: Толя Уваров по кличке Кармелла, Лиля по кличке Девятая колонна, или Дон Базилио, Люка – семеновская поклонница, Витя Шашигин…

Когда дядя Володя пришел знакомиться с мамой, сказал: «Я беру Колю, потому что у него большое будущее, я в том не сомневаюсь. Вижу, что денег у вас нет, но ребенок у вас талантливый, и его надо охранять».

Не раз он ограждал меня от неприятностей и интриг. Иногда звонил: «Коленька, завтра к тебе подойдет человек и предложит участвовать в его концерте, очень прошу не делать этого». Я на дыбы: «Но я дружу с ним!» – «Я тебя очень прошу отказаться». Сначала это меня раздражало, но скоро я понял, что дядя Володя, в отличие от меня, понимает и знает все хитросплетения театральной жизни, и доверился ему абсолютно. Никогда о том не пожалел.

Поссориться с ним кому-либо из артистов – это было все равно что подписать себе смертный приговор. Он никогда не работал «топорно» типа широко известного «не надо, Маша!», когда балерина выходила на свою вариацию. Дядя Володя делал громко и ласково так: «Ой…» Все, дальше можно не танцевать, зал умирал от хохота. Мог, когда танцовщик вставал в préparation, чтобы начать коду, на весь зал нежным голосом произнести: «Браво, душка!» – спектакль был завершен, или «нечаянно» с балкона уронить горсть мелочи на барабан в оркестровой яме. По одному взгляду Мабуты начинали орать все клакеры, разбросанные по ложам зрительного зала.

Со мной дядя Володя вел себя очень корректно. Дилемма «вам триумф или успех минут на двадцать?» никогда передо мной не стояла. Никаких специальных акций по моему поводу он не устраивал. Да, публику можно завести, но заставить две с половиной тысячи человек, заполняющих зрительный зал Большого театра, взорваться овацией, не под силу никакой клаке.

Когда я стал получать свои первые сольные партии, я многим артистам перешел дорогу, они заказывали против меня всякое, даже веник покупали, чтобы швырнуть мне его на сцену. Мабута подходил к их «министрам»: «Если хоть один писк услышу, вы понимаете, что будет у ваших?» И мне хамить опасались. Дядя Володя стоял на страже.

Когда ему что-то не нравилось в моем исполнении, он всегда об этом очень деликатно давал знать. Помню, я танцевал «Обера» и что-то смазал. Он мне после выступления говорит: «Какая-то была не очень качественная остановка». «Это было проходящее движение», – оправдывался я. Поначалу мне казалось, что Мабута таких тонкостей не понимает, и напрасно! Стоило мне где-то «навалять», тут же следовала его ироническая фраза: «Это ваше проходящее движение было?» или «А сегодня вся вариация была испещрена проходящими движениями». Я никогда не обижался, потому что он никогда напрасно этих слов не произносил. Мы с ним были очень дружны.

Мне дали какую-то новую роль, я ему говорю: «Ой, дядя Володя, это такая тяжелая партия!» И слышу в ответ: «Да ладно! Сначала диагональ sauts de basques, а потом твое природное chaîné!»

14

Во время гастролей 1998 года по провинциальной Америке я, к счастью, «потерял» своего официального педагога-репетитора. Между нами никогда не было ни творческого согласия, ни понимания. Вернувшись в Москву, буквально через два дня я уже танцевал «Баядерку». Репетировал со мной, за отсутствием педагога, сам Богатырёв. Репетиции с Александром Юрьевичем привели меня в изумление, он не только великолепно показывал, но умел объяснить, подсказать. От такого педагога я бы не ушел никогда! «Отчего вы не преподаете?!» – сказал я ему. В Штатах Богатырёв несколько раз давал класс – это было так профессионально, с пониманием необходимой артистам, именно в данный момент, нагрузки. К сожалению, Александра Юрьевича манила должность руководителя, очень жаль, что он не реализовал своего педагогического таланта.

На 30 мая 1998 года был назначен юбилейный вечер М. Т. Семёновой. Вывесили программу: I акт – «Класс-концерт», урок с Мариной Тимофеевной показывал ее «семеновский полк»: Н. Сперанская, Н. Семизорова, И. Петрова, Е. Андриенко, М. Жаркова, И. Зиброва и я; II акт начинался с «Розового adagio» Авроры с четырьмя кавалерами из «Спящей красавицы», с Н. Павловой. Вместе с Н. Семизоровой мы должны были исполнить финальное pas de deux из того же балета.

А я, как это часто со мной случалось перед ответственными спектаклями, свалился со страшным гриппом. Пришлось отказаться от своих афишных спектаклей. Тут звонок дочери Семёновой – Е. В. Аксёновой: «Коля, ты где?» – «Екатерина Всеволодовна, знаете, мне так плохо, неделю уже лежу с высоченной температурой, не знаю, смогу ли танцевать». – «Делай что хочешь, но ты должен участвовать в классе». – «Конечно, в классе я выйду, даже если буду стоять только на одной ноге! Я на ресницах приду!»