Мой театр. По страницам дневника. Книга I

На следующий день я буквально приполз на урок, есть видеозапись, мы занимались в зале № 3. Когда вошла Марина Тимофеевна, за ней ввалилась толпа репортеров с камерами. Семёнова находилась в прекрасном, приподнятом настроении, она встала к станку и начала показывать комбинации. Есть кадры, где она около меня стоит, Ленку Андриенко за «пучок» дергает…

На том классе карьера балерины Галины Степаненко как ученицы Семёновой была при всех, под этими камерами, закончена. Марина не прощала предательства в профессии. Степаненко сезон не появлялась в театре, у нее появились другие интересы, форма была потеряна. Сначала Семёнова попросила уйти Галю со среднего станка, потом и вовсе отставила ее подальше от глаз. В программе юбилейного вечера Степаненко должна была танцевать «Тени» из «Баядерки» в финале. Когда класс закончился, все еще находились в зале, Семёнова подозвала к себе Семизорову: «Ниночка, Коля нездоров, не надо вам танцевать с ним „Спящую“, ты станцуешь для меня „Тени“?» – «Конечно, Марина Тимофеевна!» Степаненко стояла рядом, все слышала. Как сказано в любимом мамой романе С. Моэма «Театр» – «это был конец Элис Крайтон». Марина Тимофеевна не допустила Галю на сцену в тот вечер.

Семёнова как-то вспоминала о своем приходе в труппу ГАБТа в 1930 году. Рассказывала, что директор театра Е. К. Малиновская очень волновалась, как ее воспримет 54-летняя Е. В. Гельцер – «хозяйка» балета Большого театра. Она терпеть не могла пришедших ей на смену молодых прима-балерин: В. Кудрявцеву, Л. Банк, А. Абрамову и Н. Подгорецкую. В газете тех лет была напечатана едкая карикатура – пожилая Гельцер сидит на стуле в костюме Тао Хоа из балета «Красный мак» и что-то вяжет, а около клубка ниток изображены котята, одетые в балетные пачки, которые смотрят наверх и просят: «Бабушка, бабушка! Дай нам тоже потанцевать!» Когда Семёнова пришла на представление к Гельцер, та, оглядев ее с ног до головы, сказала: «Ты мне нравишься, тебе отдам свое положение, а этим дурам нет!»

Празднуя свой юбилей в Большом театре, Гельцер пригласила Семёнову к себе в ложу, чтобы представить Москве свою преемницу. На этом вечере юбилярша танцевала и, будучи дамой немолодой, делала это уже очень неважно. Потом началась торжественная часть с поздравлениями. В течение часа на сцену выходили люди и льстили Гельцер в глаза, какая она молодая, как она прекрасно выглядит и что может еще танцевать лет сто пятьдесят. «Я сидела и думала, если доживу до этого возраста, не позволю никому так мне в глаза врать!» – твердо заявила Марина в заключение своего рассказа.

«Никогда не говори никогда!» – мудрейший совет! На 90-летие Семёновой происходило ровным счетом то, про что она рассказывала о юбилее Гельцер. Выходили разные люди, усердствуя в лести. Наконец с поздравлением от Мариинского театра на сцену вышли: Л. Кунакова, С. Викулов, У. Лопаткина. «Девяносто лет, – начала прочувственно, со значительными паузами Ульяна (а до этого все выступающие избегали называть эту цифру), и продолжила: – Это много или мало?» Зрительный зал полег от хохота. Дальше были какие-то слова, но финал ее речи пригвоздил окончательно: «Желаю вам так идти до конца!» Зал полег второй раз.

Со своего места в партере я не спускал глаз с Семёновой, сидевшей в Директорской ложе с гордо вскинутой головой. Ее лицо, повернутое в профиль, лицо с камеи, было как никогда прекрасно, на нем не дрогнул ни один мускул. И когда позднее кто-то спросил, чье выступление ей понравилось больше всего, она ответила: «Лучше всего сказала Лопаткина». Вот какого класса была эта личность.

Нельзя забывать, что именно Марине Семёновой мы во многом обязаны тем, что балет не был запрещен в Стране Советов. Ленин, заявив, что важнейшим из искусств является кино, относил балет к буржуазным пережиткам, которые следовало искоренить. Были подготовлены соответствующие документы. Но болезнь, а потом смерть вождя в 1924 году отсрочили решение этого вопроса.

А. В. Луначарский вместе с А. Я. Вагановой инициировали приезд из Москвы в Ленинград весной 1925 года специальной комиссии, которой предстояло вынести вердикт «быть или не быть» балету в Советской России.

Говорят, что комиссаров пригласили на выпускной концерт учащихся ГЛАТ (б), то есть Ленинградского государственного академического театрального (балетного) училища, который состоялся 12 апреля 1925 года. В нем в балете «Ручей» блистала лучшая ученица Вагановой – шестнадцатилетняя Марина Семёнова. Ее танец произвел на комиссию такое сильное впечатление, что впоследствии стал серьезным аргументом для сохранения балетного театра в РСФСР.

Уже 3 сентября 1925 года вышло Постановление Политбюро ЦК ВКП (б) «О сохранении Ленинградского балета», отменившее решение предыдущего Политбюро, которое звучало так: «О закрытии балетного театра в Ленинграде». Позднее были подписаны документы о выделении субсидий на содержание московской и ленинградской балетных школ, Большого и бывшего Мариинского театров, на организацию школ и театров во всех крупных городах РСФСР. А в стране-то голод был!